Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

Адриан[364] говорит мне, что находит мой энтузиазм по поводу Снайдера совершенно логичным. Он говорит: «Ты знаешь, как я им восхищаюсь. Он будет любить и заботиться о тебе после того, как она уйдет[365]. Если ты выйдешь замуж, ты будешь заботиться о его детях, и у вас тоже будут свои дети». После этого он говорит: «Профессор Хессель хочет иметь тебя, хотя он еще не знает, как это сделать. Я был шокирован всем этим, но у тебя все будет хорошо». О Шредере он сказал: «Он хочет, чтобы ты была его девушкой». Что же касается Адриана, то он сказал, что ему было очень трудно жить в новой жизни, но, по крайней мере, он снова стал чувствовать себя здоровым.

Четверг, 28 декабря 1944 года

Вот уже неделю не удается достать никаких овощей. Мне удалось купить яблоки по 6 гульденов за килограмм, это хорошая цена. Я напрасно звонила Снайдеру, он, должно быть, в Букело. На улице очень скользко. Бедные лошади!

По-прежнему видно, как уводят мужчин целыми группами, что очень неприятно. Буду ли я по-прежнему ходить на работу в госпиталь? Пока что мало что из предсказанного сбылось. Вполне возможно, что мне скоро придется уехать отсюда, чтобы остаться с Труусом, потому что ситуация здесь становится невыносимой.

Пятница, 29 декабря 1944 года

Сегодня велосипеда по-прежнему нет. Все абсолютно скандально! Я проделала дырки в своих подошвах. Картошки нет, но есть кочан капусты. Подобрала свои шляпы, которые были прекрасно починены. В Груневегене нет угля. Только что поболтала с миссис из Американского отеля, где полно постояльцев. Сходила в салон и в Lebbing. На улице ужасно скользко, хотя прекрасная погода. В Бельгии идут ожесточенные бои.

Мейер Эммерик, огранщик алмазов, Антверпен

Воскресенье, 31 декабря 1944 год

Мы провели день вместе, а сегодня вечером спали вместе лишь до часу ночи. Наш первый новогодний день после освобождения.

Инге Янсен, вдова, Амстердам

Суббота, 27 января 1945 года

Я пошла к профессору Снайдеру, и он сказал, что добудет мне немецкое удостоверение личности. Он действительно просто ангел. Как ужасно, что я влюбилась в женатого мужчину!

Воскресенье, 28 января 1945 года

Я чувствую себя по-настоящему несчастной и больной. Дом похож на свинарник. Элси очень помогала мне.

Суббота, 3 февраля 1945 года

Много работала. Встала рано и в 10:30 утра отправилась в банк и бакалейные лавки. После этого отнесла некоторые продукты профессору Снайдеру. Было очень приятно его видеть, но он был удивлен, когда я попросила его называть меня по имени. Он решил, что [поступать так] будет запанибратством. Состояние его жены, по-видимому, очень тяжелое. Он должен уехать в Германию на десять дней. Я буду очень скучать по нашим телефонным разговорам. Иногда я бываю очень подавлена. Эти отношения никуда не денутся. В конце концов, это невозможно, потому что он женат…

Воскресенье, 4 февраля 1945 года

Сегодня утром я долго лежала в постели. Я просто измучена. Весь этот период был довольно утомительным. Однако еда была очень вкусной: квашеная капуста и картофель с подливкой, а также пудинг. Я сама приготовила кое-что поесть, а потом заглянула к Элси. Похоже, что за Фейцмой[366] следили, а затем четыре раза выстрелили ему в спину. Элси в этой связи чувствует себя опустошенной. В концертном зале «Консертгебау» в Амстердаме в его честь состоится поминальная служба.

Воскресенье, 18 февраля 1945 года

Я снова встала рано и переделала кое-какую работу по дому, которая мне пришлась по душе. После этого немного пошила и поджарила говядину. Получилось вкусно, и я съела приготовленное с картофелем и листьями бараньего салата…[367] У меня было ощущение, что проф. Снайдер думал все это время обо мне. Позвонит ли он мне завтра?

Элизабет ван Лохейзен, хозяйка бакалейной лавки, г. Эпе

Воскресенье, 28 февраля 1945 года

Я несколько дней была дома, поэтому постараюсь записать все, что произошло со мной за последние несколько недель, когда я не могла писать… 25 января стало для меня еще одним знаменательным днем. Я вышла ранним утром в сильный снегопад, чтобы присмотреть за детьми из Гааги… Около 11 часов утра я столкнулась с Хендриксом, который сообщил мне, что СД снова арестовала Антона ван де Руста. Я сказала ему: «Тогда будь осторожен!»…

Подъехав к Форстхофу, я увидела приближавшуюся немецкую машину. Я решила отъехать немного в сторону, так как дорога была скользкой, но машина остановилась, и вооруженные люди из СД вышли из каждой двери и направились прямо ко мне.

«Это нехорошо!» – сразу же подумала я.

– Вы мадам ван Лохейзен?

– Да.

– Вы, должно быть, знаете, почему мы собираемся вас задержать?

– Нет, я не знаю…

Потом я увидела Дика в их машине, он выглядел очень бледным и несчастным. Я постаралась сохранять спокойствие.

– Мы положим ваши сумки в машину, и ваш муж сможет поехать с ними домой. Ему не обязательно идти с нами.

Это, по крайней мере, заставило меня почувствовать себя спокойнее. Я не знала, как долго они пробыли в нашем доме и о чем спрашивали мою мать и тетю. Двое вооруженных мужчин повели меня к машине…

Затем внезапно тот, кто сопровождал меня, сказал:

– Теперь вы можете признаться во всем, потому что ваш муж уже все нам рассказал. Он сказал: «Я не вмешиваюсь в это, потому что этим занимается моя жена».

Тогда я поняла, что они лгут, и ответила:

– Сейчас я тебе кое-что скажу. Мой муж никогда не мог сказать ничего такого, в чем нельзя найти объяснения, потому что он слишком сильно меня любит.

Меня затолкали в полицейский фургон, где я обнаружила не только ван де Руста, Ланоойа и Веллинга, но и некоторых мужчин и мальчиков из Хеерде… «Это касается тех, кто скрывается, – сказал мне Антон. – Держи голову выше!»… После этого он передал мне немного хлеба.

К счастью, они отправили меня в казармы, а не туда, куда отправляют задержанных по тяжким обвинениям. Там меня отвели в камеру 38. Честно говоря, я не скоро забуду это зрелище. Длинный зал, заставленный двухъярусными кроватями, в два или даже три яруса, и двумя длинными столами со скамейками… Женщина в чине сержанта прошла вдоль скамеек к последней кровати и выкрикнула: «Кто здесь болен?» По всей видимости, беременная женщина упала в обморок, и ее перевезли в больницу. [После этого раздалось предупреждение: ] «Я вылью ведро воды на голову первому из вас, кто упадет в обморок!»

Все, что эта женщина произносила, она выкрикивала, а не говорила: «Грязное белье должно быть готово к сбору завтра утром в 10 часов!»… Моя кровать была второй в ряду, внизу, рядом с окном, где было легко лечь. Среди нас было три или четыре еврейки, но к вечеру их отправили в Вестерборк. Примерно через час… привезли еще двоих. Конечно же, их выдали. Всего нас было около 30 женщин… Каждый день трем женщинам приходилось заниматься бытовыми делами: вытирать пыль, мыть полы, вытирать сырость с окон и мыть посуду. Женщины старше 50 лет были избавлены от этих обязанностей. Я же исполняла это несколько раз, и в последний раз это было слишком утомительно для меня…

Иногда по утрам мы получали четыре ломтика белого хлеба – порой с небольшим количеством сыра, кровяной колбасы – или же ржаной хлеб без масла. Мы также получали по кружке чая или кофе, иногда теплого, часто холодного. Это было между 9 и 10 часами утра. Пару часов спустя мы получали обед. В первый день суп оказался несъедобным, и нам разрешили его просто вылить. За эти четыре недели я ела кашу 3 или 4 раза, иногда сваренную на обезжиренном молоке, иногда на воде. Один раз мы получили пюре из свеклы и один раз – пюре из кабачков на жиру. Суп каждый день – иногда достаточно густой, иногда очень водянистый…

За четыре недели я похудела на семь килограммов. В первую пятницу я разделила все, что у меня было, с другими. Те, кто