Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век - Коллектив авторов

том, что теперь повторение подобных методов невозможно. Урусов посчитал своим долгом отвести огульное обвинение от Министерства внутренних дел той поры, когда сам он находился на службе в этом ведомстве. По его убеждению, «команда Столыпина», точно так же как и прежний состав МДВ, не застрахована от повторения подобных «сюрпризов», пока «на судьбу страны будут оказывать влияние люди, по воспитанию вахмистры и городовые, а по убеждению погромщики», которые находятся «за недосягаемой оградой» и имеют возможность «грубыми руками хвататься за отдельные части государственного механизма и изощрять свое политическое невежество опытами над живыми людьми, производя какие-то политические вивисекции».

Это выступление, неоднократно прерывавшееся криками «браво» и громом аплодисментов, произвело в России «эффект разорвавшейся бомбы» и имело широкий международный резонанс. Последствия своей разоблачительной речи Урусов ощущал до конца жизни то в виде «незаслуженных лавров», то в виде «несправедливых укоров» – смотря по обстоятельствам. Сам он, однако, отмечал, что, по сути, его речь не содержала никаких «разоблачений» – ведь «всем все было известно», и факты, содержавшиеся в запросе Думы, Столыпин публично признал. Просто под воздействием нахлынувших на него в зале думских заседаний эмоций он «сказал несколько лишних слов, от которых с удовольствием бы отказался»…

Как известно, I Думе не удалось достичь взаимопонимания с правительством – 9 июля 1906 года она была распущена. Реакцией кадетских депутатов на действия верховной власти (кстати, вполне законные) стало подписание так называемого Выборгского воззвания с призывом к гражданскому неповиновению. Урусов оценивал этот документ как «наскоро слаженный компромисс между конституционными и революционными партиями», явный отход депутатов от принципов легальной деятельности. «Я, вероятно, воздержался бы от подписи под воззванием, если бы присутствовал при его составлении», – вспоминал Сергей Дмитриевич. Сам он, даже не подозревая о событиях в Выборге, совершал в тот момент морскую прогулку в окрестностях Гельсингфорса в обществе депутата-калужанина В.П. Обнинского. Однако собственное положение после опубликования документа представлялось ему двусмысленным: «Отсутствие моей подписи можно было бы впоследствии понимать двояко: как пропуск, вызванный причиной, от меня не зависевшей, а именно моим случайным отсутствием; или же как доказательство моего несочувствия воззванию. Я мог бы пользоваться то одним, то другим аргументом, глядя по обстоятельствам». После непродолжительных раздумий он попросил В.Е. Якушкина присоединить и его фамилию к прочим подписям, объяснив, что поступает в данном случае «по старинному правилу», усвоенному им еще в гимназии и «запрещающему обособляться и уклоняться от ответственности за поступки, совершенные товарищеской массой». Следствием этого стало трехмесячное пребывание Урусова в московской Таганской тюрьме (с 13 мая по и августа 1908 года) и отстранение его по решению суда от государственной и общественной службы. Запрет действовал вплоть до Февральской революции.

В марте 1917 года телеграммой Временного правительства Урусова вызвали из Калуги в Петроград и назначили товарищем министра внутренних дел без содержания. На этом посту, согласно записи в «Автобиографии», он «имел поручение составить проект „Положения о милиции“. Работу исполнил, Положение было утверждено и напечатано, после чего в конце июня 1917 года вышел в отставку и возвратился в Калужскую губернию».

После октября 1917 года Урусова лишили гражданских прав, выселили из собственного имения. Неоднократно – зачастую без объяснения причин – подвергали арестам, тюремному заключению, преследованиям. А 27 декабря 1919 года он был призван на действительную военную службу в должности военного моряка (реально исполнял обязанности бухгалтера при Штабе морских сил в Москве); в мае 1921-го уволен со службы по возрасту.

С началом нэпа богатый опыт и неизменное желание Сергея Дмитриевича быть полезным своей стране оказались востребованы новыми властями в полной мере. В 1921–1923 годах он занимал должность управляющего делами Особой комиссии при президиуме ВСНХ по исследованию Курских магнитных аномалий. И за «выдающиеся заслуги» на этом посту был включен в группу сотрудников, награжденных орденом Трудового Красного Знамени. В конце 1920-х – начале 1930-х годов Урусов работал в Комиссии по изучению естественных производительных сил СССР при Московском отделении АН СССР, во Всесоюзном тресте племенного и молочного скотоводства (экономист финансового сектора), в Госбанке (сотрудник инспекции) и т. д., нередко выступая, по отзывам коллег, с ценными предложениями. По словам его сослуживцев этого периода, он был «человек исключительной добросовестности, отдающий делу все свои знания и силы», который «может служить образцом советского работника». В 1929 году решением ВЦИК С.Д. Урусова восстановили в гражданских правах. Однако в назначении пенсии отказали – ввиду того что «до революции был князем»… В 1932 году в поддержку этого уважаемого человека выступило Общество политкаторжан, отметив его «большие заслуги в разоблачении погромной политики царизма». В конце концов, благодаря ходатайству со стороны руководства Госбанка, Урусову все же была назначена хорошая по тем временам пенсия в размере 200 рублей, покупательная способность которых, правда, год от года заметно снижалась.

Напряженный труд в течение всей жизни, тяжелые личные утраты (смерть старшей дочери Веры и жены в 1922 году, арест и высылка в Казахстан сына Дмитрия в марте 1935 года, последовавшие затем репрессии в отношении многих родственников и друзей) подорвали и без того некрепкое здоровье Сергея Дмитриевича, уже давно страдавшего астмой. Весной 1937 года он тяжело заболел. «У него была выраженная слабость сердечной мышцы, и появились значительные отеки и одышка, – вспоминала о последнем периоде жизни Урусова его дочь Софья. – 5 сентября 1937 года папа очень тихо во сне умер».

Сергея Дмитриевича Урусова похоронили в Москве на Даниловском кладбище, его могила не сохранилась.

«Моя программа – программа народной свободы…»

Петр Яковлевич Ростовцев

Михаил Карпачев

Петр Яковлевич Ростовцев родился в Воронеже 7 июня 1863 года. Его отец, купец 2-й гильдии Землянского уезда Яков Семенович Ростовцев, в пореформенное время стал еще и землевладельцем: в своем уезде он купил относительно небольшое имение. В 1883 году Петр окончил Воронежскую мужскую классическую гимназию; так получилось, что тогда же эту гимназию окончили сразу несколько видных впоследствии общественных деятелей: А.А. Перелешин, гласный губернского земства, С.А. Петровский, депутат Государственной думы третьего и четвертого созывов, М.С. Александров, занявший видное место в партии большевиков под псевдонимом Ольминский. Началась учеба на юридическом факультете Петербургского университета, завершившаяся только в 1889 году. Двухгодичная задержка была вызвана браком Ростовцева с дочерью полковника Александрой Александровной Смирновой в 1887 году. Студентам в ту пору венчаться не разрешалось, и обучение пришлось приостановить ради устройства семейных дел.

Выйдя из университета со степенью кандидата прав, П.Я. Ростовцев вернулся в родную губернию, где вскоре вошел в круг общественно активной интеллигенции. Жил он в своем имении в Землянском уезде, где у них с братом было четыреста десятин полученной в наследство земли. Как и многие образованные люди того поколения, он с большой охотой включился