Воспоминания - Владислав Фелицианович Ходасевич

Владя не любил ходить в театры и концерты, но посещал генеральные репетиции Художественного театра, в то время бывшего в полном расцвете. Часто бывал на вернисажах выставок. Охотно посещал выступления школы Рабинек. Ему там особенно нравилась одна из учениц этой школы – Таня Савинская, с которой он был знаком и даже бывал у нее в доме.

В 1916 году мы как-то были приглашены на день рождения поэтессы Любови Столицы. У нее была загородная дача под Подольском. День был ясный и теплый. Поужинали, изрядно все выпили, в комнате было душно, Владя вышел на балкон и в темноте шагнул с балкона на землю, а балкон был почти на втором этаже. Он не упал, но встал так твердо, что сдвинул один из спинных позвонков. Вскоре у него начались боли в спине, и после долгих исследований выяснилось, что у него начался туберкулезный процесс в позвоночнике. На него надели гипсовый корсет. Летом велели ехать на юг. Носки и туфли сам он не мог надевать, а потому в подмогу ему я послала вместе с ним сына моего от первого мужа, Гаррика, которому было тогда десять лет. Поехали они тогда в Коктебель к Максу Волошину. У Волошина летом всегда было много народа, причастного к искусству, да и сам Макс Волошин очень симпатизировал Владе и часто по ночам беседовал с ним на отвлеченные темы. Через месяц я получила телеграмму: «Заложи что-нибудь и приезжай, скучаю». Я в это время служила в городской управе в отделе регистрации раненых, но получив такую телеграмму, взяла отпуск и поехала в Коктебель. Владю я застала дома, лежащим на кровати, он был черен, как уголь. Он часами лежал на пляже, прикрывая больной позвонок куском черной материи. Это дало блестящие результаты. У него вскоре сломался корсет, и он поехал в Феодосию, чтобы сделать новый. Но в тамошней больнице ему сделали рентгеновский снимок и сказали, что ему уже не нужно носить корсет.

Месяца через два мы вернулись в Москву. Владя усиленно писал стихи и занимался Пушкиным. Он любил Пушкина, как живого человека, и ему доставляли огромное наслаждение каждая строчка, каждое слово и малейшее переживание Пушкина.

В 1917 году, после революции, которую Владя принял с огромной радостью, он одним из первых вступил в Союз писателей и стал печататься в революционных газетах и журналах, за что многие из писателей на него шипели. Но материально нам жилось тяжело. Здоровье его подорвалось от недостаточного питания, и у него начался фурункулез. Доходило до пяти фурункулов одновременно. Лечения почти не было. Фурункулы прорывались часто ночью, и нужно было срочно промывать и перевязывать чистым бинтом. Бинтов в аптеке не было. А главное, не было соответствующего питания, и он совершенно извелся.

В то время книжных магазинов почти не было, и писатели открыли Книжную Лавку писателей. В ней участвовали следующие лица: Павел Муратов, Борис Зайцев, Михаил Осоргин, Михаил Линд, Владимир Лидин, Владислав Ходасевич, Борис Грифцов, Ефим Янтарев и еще кто-то, кого я не помню. Я там служила в качестве кассирши, а перечисленные писатели дежурили за прилавком. Вскоре открылась книжная лавка поэтов. Насколько я помню, во главе ее стоял Вадим Шершеневич. Лавки конкурировали между собой, отыскивая старые библиотеки. Наша лавка не отапливалась, и я утром находила чернила замерзшими. Все работали в шубах.

Через год мы с Владей ушли из лавки. Я вскоре перешла работать по приглашению Александра Брюсова в Книжную Палату. Александр Брюсов был ее секретарем, а Валерий Брюсов заведующим. Книжная Палата помещалась в то время в доме бывшей гостиницы «Петергоф», на углу Моховой и Воздвиженки.

В 1919 году вышла третья книжка стихов Ходасевича «Путем Зерна», посвященная памяти Самуила Киссина (Муни). Как всегда, было много рецензий и на эту книгу. В них поминались имена Тютчева, Пушкина и Фета. К символистам его никто не причислял.

Вскоре Книжную Палату перевели с Моховой на Девичье поле. Александр Брюсов был призван в ряды Красной Армии. Валерий Брюсов хворал. Я осталась почти одна. Мне приходилось получать и перевозить книги. Мне было трудно, так как в этом деле я была неопытна. Я часто обращалась к Владе за советом. Он первое время не отказывал мне в помощи, но потом ему надоело тратить время даром, и он решил позвонить Брюсову с предложением занять его место. Валерий Яковлевич с радостью на это согласился и быстро устроил назначение Влади. Но работали мы там недолго.

В 1918/19 году мы часто бывали у Алексея Николаевича Толстого. Он был в то время женат на Наталье Васильевне Крандиевской. Я с ней дружила. В то время поэты и писатели часто выступали в разных московских кафе со своими произведениями. Бывало так: в один и тот же вечер в одном из кафе читал В. Брюсов, Н. Павлович, С. Парнок; в другом – А. Толстой, Андрей Белый и я; в третьем – В. Ходасевич, Н. Крандиевская, П. Антокольский, а на другой день состав выступающих менялся. В других кафе выступали В. Маяковский, С. Есенин, В. Шершеневич и другие поэты. Эти выступления оплачивались.

У нас часто бывал поэт Константин Липскеров – поэт хороший и утонченный, любящий Восток, влияние которого чувствовалось в его стихах. Я помню, что Владя написал ему шуточные стихи (к сожалению, они у меня не сохранились) и в ответ получил тоже шуточные стихи от Липскерова. Встречался Владя и с Маяковским, который в доме у нас не бывал, но на Тверском бульваре была кофейня «Кафе Грек», и там тоже бывало много писателей. Там Владя встречался с Маяковским. Конечно, они не были созвучны, но это не мешало им ценить друг друга.

Бывали мы и у М. О. Гершензона-я редко, Владя гораздо чаще. Их объединяла любовь к Пушкину. Гершензон высоко ценил статьи Влади о Пушкине, а также любил и его стихи.

В конце 1920 года А.М. Горький прислал Владе письмо с приглашением работать в Пушкинском Доме и обещал найти нам комнату. Это приглашение было очень кстати, так как доктора настаивали на перемене места жительства для Влади.

Мы быстро собрались и поехали в Петроград. На вокзал мы поехали в машине, которую нам предоставил Ю. Балтрушайтис, бывший в Москве представителем Литвы. Мой сын Гаррик очень радовался, что мы едем в машине, так как тогда машин было мало, и мечтал встретить кого-нибудь из своих товарищей – уж очень нарядная была машина, да еще с флажком!

Незадолго до