Василий Топильский - Розы на снегу

«На ваш участок железной дороги ожидается прибытие эшелона с особым грузом. Уточните местопребывание его, систему охраны».

Они вернулись через сутки, запыленные, усталые. По лихорадочному блеску глаз Нади Запутряев понял: удача! Разведчицы проникли на запасные пути, где стоял эшелон с таинственным грузом. Это были цистерны с горючим и взрывчаткой. На каждые две емкости — часовой. Девушки дважды нарывались на патруль. Аню чуть не подстрелили.

Сведения были настолько важны, что Запутряев решился на немедленную передачу. Через 40 минут после сигнала «Я — ВРК… Я — ВРК…» над Порховом появились советские бомбардировщики. Взрывы слышали и в Киверневе…

Были и другие радостные минуты у отважной тройки. 1 мая они с замиранием сердца слушали приказ Верховного Главнокомандующего. А 20 мая отпраздновали день рождения Анатолия. В полночь Запутряев поднялся в комнату. Плотно завесили окна. Накрыли стол. Зажгли лампу. После скромного угощения пели «Священную войну», «Там, вдали за рекой…» и любимую Анатолия «Вниз по матушке по Волге…».

…В жаркий июльский день сотрудники особого отдела задержали вблизи переднего края заросшего волосами, в рваной одежде, больного человека. Давать показания он отказался, попросил доставить его побыстрее в разведотдел. Через два часа задержанного ввели в кабинет Злочевского.

— Запутряев? Толя! — бросился к нему Злочевский…

Туберкулез лимфатических желез, многочисленные нарывы на теле (жизнь в подвале дала себя знать) приковали Запутряева на три месяца к постели. Вместо него в Кивернево был послан Геннадий Лукин, но он попал в руки врага. Федоровы, прождав определенный срок, решили уйти в партизаны. На партизанских тропах и затерялся их след. Запутряев после лечения был направлен работать на радиоузел Ленинградского штаба партизанского движения.

По полотну железной дороги идет высокая красивая женщина. Идет неторопливо, всматриваясь в наметы снега… Где-то здесь была тропинка, по которой спускалась она тогда с насыпи. «Тогда» — это четверть века назад. А вот и железнодорожный переезд, где задержал их фашистский патруль.

Из будки выходит старик сторож. Спрашивает:

— А ты, красавица, что тут делаешь?

Женщина останавливается. На раскрасневшемся лице добрая, милая улыбка.

— Я тут воевала, дедушка.

— А откеля будешь?

— Сама дновская, а сейчас живу на юге, в городе Краснодаре.

— Ну тогда смотри, — благосклонно разрешает сторож.

— А вы не помните, дедушка, как осенью сорок первого наши летчики здесь склады немецкие разбомбили?

— Как же, дочушка! Помню. Более суток полыхал пожар тогда. Все добро гитлеровцев сгорело. Так им и надо, проклятущим.

Туманятся глаза Тани (да, это она, разведчица группы «01»), что-то вспомнилось дорогое, заветное… Походы, товарищи… Генка Сорокин (сыну ее, Валерию, сейчас столько, сколько тогда было ему), замученный гестаповцами в Пскове, лейтенант Шимчик, погибший в бою в сорок третьем…

Переполненный зал Дновского дома культуры железнодорожников. Торжественное собрание, посвященное 25-летию освобождения района от фашистской оккупации. Оглашается постановление о присвоении звания почетного гражданина города Дно. Из-за стола президиума встают генерал-полковник в отставке Василий Митрофанович Шатилов, чья дивизия освобождала Дно, и старший сержант запаса Татьяна Ивановна Ромашкина (Ланькова) — мужественный боец незримого фронта битвы за Ленинград.

В летние воскресные дни на берегах Селигера, в Осташкове, у памятника-гаубицы героям оборонительных боев можно встретить невысокого седеющего человека. К рубежам, откуда в сорок первом году советские люди гнали прочь войну, главного инспектора по заготовкам сельскохозяйственной продукции Запутряева приводит недремлющая память о днях, когда в эфир летели слова: «Я — ВРК… Я — ВРК…»

Земляки и сослуживцы Анатолия Павловича лишь совсем недавно узнали о его подвиге в тылу врага. Помог в этом полковник в отставке Гавриил Яковлевич Злочевский.

Я разговариваю с Клавдией Ивановной Королевой, ныне Коропаловой. В руках у нее игрушки: очень забавные зайцы, симпатичные жирафы. Они сделаны на Завидовской фабрике игрушек (это в Калининской области), где уже давно работает Клавдия Ивановна.

Прошу ее:

— Расскажите о самом тяжелом дне, проведенном на оккупированной территории.

— Было это в Локне. Меня с Шурой Шагуриной задержали по подозрению. Улик у жандармерии никаких, но в тюрьму посадили. На другой день выносила я парашу и в одной из камер обнаружила пальто нашей молоденькой связной Вали. На стене кровью были написаны имена сидевших перед расстрелом советских патриотов. Среди них и имя отважной Валюши. Думала, с ума сойду.

— Ну а радостные дни бывали?

— Да. Однажды, возвращаясь с задания, мы столкнулись с большой группой красноармейцев-окруженцев. Месяц они, верные присяге, с оружием в руках находились во вражеском тылу. Мы помогли им перейти линию фронта по проходу, специально сделанному для нас. Вот радостей было! — Клавдия Ивановна засмеялась. — Все они были заросшие, бородатые. Владельца самой большой бороды мы звали «дедом». Он в дороге ухаживал за Олей, «доченькой» называл. Пришли к своим. Побрились наши попутчики, и… «дед» моложе «доченьки» оказался.

Последний вопрос:

— Судьба ваших подруг?

— Олю Стибель и Лиду Сидоренко гестаповцы схватили в Андреаполе, расстреляли… Машенька Евдокимова сейчас живет под Киевом.

Детские игрушки — и разведчица. Как-то несовместимо. Но это — сама жизнь. Та, отстоять которую от вражеского нашествия помогали нашей армии Клава, Маша, Оля и другие разведчики, ежедневно, ежечасно шагавшие «по краю обрыва».

Галина Ягольницер

МЕДАЛЬ ЕВДОКИИ ЗАЙЦЕВОЙ

— Зайцева Евдокия Васильевна. Награждена медалью «За отвагу» за активное участие в партизанской борьбе против немецко-фашистских захватчиков в годы Великой Отечественной войны.

Из задних рядов поднялась невысокая сухощавая женщина в синей кофточке. Неторопливо пошла она по кремлевскому залу. Десятки людей — и уже получившие правительственные награды, и ожидавшие своей очереди — повернули головы в ее сторону. Послышался громкий шепот:

— Смотрите, да ведь она совсем старая. Сколько же ей в ту пору лет было?

— Лет шестьдесят, если не больше.

— И в такие годы партизанить!

— Василиса Кожина, да и только, — сказала девушка с орденом «Знак Почета» на груди и встала. Встал и сидевший рядом с нею пожилой ученый, на груди которого сверкала звезда Героя Социалистического Труда. Точно волна морская прошелестела по рядам кресел — поднялся весь зал.