Земляки - Павел Александрович Гельбак

В такой ранний час большевики производят обыски или спят, а вы…

— Любуюсь восходом солнца.

— Боже, да вы никак рисуете, — всплеснула руками женщина и взглянула на прикрепленный к мольберту лист картона, — к тому же, недурно. Кто же вы — художник или экспроприатор?

— Фамилия моя Варейкис, зовут Иосиф.

— Гроза контрреволюции, возмутитель спокойствия симбирской буржуазии, большевистский комиссар, — засмеялась женщина.

— Остановитесь! — поднял вверх руки Иосиф Михайлович. — Неужели в Симбирске говорят, что я питаюсь младенцами?

— Наоборот, ради младенцев вы готовы сожрать, простите, так кажется теперь выражаются, всех торговцев. Ну и верно. Они жирнее.

Трезор, высунув розовый мокрый язык, к которому пристали зеленые травинки, подбежал к хозяйке и ткнулся мокрым носом в ее руку.

— Как вас зовут, дама с собачкой?

— Елена Антоновна Синкевич, но мое имя вам ничего не говорит.

— Судя по песне, что вы пели на берегу, вас, очевидно, следует называть Эляной Синкявичюте.

— Скорее Синкявичене. Мой муж майор Синкевич родом из Симбирска. Представьте, что его отец, как и отец Ульянова, преподавал в Симбирской гимназии. Если не ошибаюсь, они даже были знакомы семьями.

— Где же сейчас ваш муж, если не он, а вы прогуливаете охотничью собаку?

— Там, где большинство мужчин. На фронте.

— Против кого воюет?

— Если жив, то думаю, что против вас. Так что знакомство со мной вас может скомпрометировать. Ведь я, пользуясь большевистской терминологией, принадлежу к загнивающему классу.

— Но я вас видел на совещании интеллигенции в губисполкоме.

— Не беспокойтесь, я не проникла туда как агент мировой буржуазии. Я учительница. Меня пригласили.

— Вот видите, Эляна… Разрешите, я вас так буду называть?

— Мне, что же, прикажете вас называть Юозасом или Юозукасом? Вас так величали, очевидно, в Литве.

— В деревне Варейкяй Вилкамирского уезда.

— Варейкяй? — подняла брови Эляна. — Так называлось ваше поместье?

— Что вы! — засмеялся Иосиф Михайлович. — В деревне у всех крестьян была одна фамилия. Вот и назвали деревню Варейкяй, а может, наша фамилия произошла от имени деревни. Кто его знает.

Трезор, решив, что хозяйке не угрожают никакие неприятности, обнюхав незнакомца, умчался вниз по аллее.

— Вот и опять я не взяла его на поводок, — огорчилась Эляна.

На аллее показалась странная женщина в длинном грязном платье из шелка, рукава и воротник — кружевные, некогда они, очевидно, были белыми. Из-под шляпы с огромными полями, украшенной страусовыми перьями, свисали седые, давно не чесанные пряди волос, дряблые обвисшие щеки неровно покрыты густым слоем румянца.

— Спать пора, господа, спать, — погрозила она пальцем Варейкису. — Видите, солнышко всходит, а вы все любезничаете. Кстати, господа, вы не видели моего Левушку?

— Не встречали, Софья Александровна, — ответила Эляна.

Когда женщина так же неожиданно исчезла, как и появилась, Варейкис спросил:

— Что за достопримечательность?

— Местная сумасшедшая, в молодости ей изменил любимый. Вот до сих пор она его и ищет. Несчастная больная женщина.

Вернулся Трезор. Елена Антоновна зацепила за ошейник поводок, и собака уныло побрела рядом с хозяйкой.

Глядя вслед удаляющейся землячке, Варейкис с огорчением подумал, что о новой встрече они так и не успели договориться. А может быть, и к лучшему. Разве у него есть время для ухаживаний.

3

Чутьем, которое присуще лишь тем, кто любит, Клава угадала, что с Варейкисом произошло что-то необычное. Его появление в губкоме партии она встретила вопросом:

— Что это вы сегодня такой веселый, товарищ Иосиф?

Варейкис подозрительно посмотрел на свою помощницу: не видела ли она его вместе с землячкой на «Венце»? Ну, а если даже видела? Кому какое дело, с кем и где он встречается? Впрочем, лучше не афишировать подобных встреч. Ничего нет и не будет, а пойдут слухи. Ерунда, конечно, но работе и наладившимся отношениям может помешать. Решил отделаться шуткой:

— Сегодня начинаем военные занятия. Участвовать будут все коммунисты. Ты тоже. Вот я представил, как ты маршируешь, и развеселился.

— Не обо мне вы думали, товарищ Варейкис, но это неважно. Я разобрала почту губкома. Приятные новости. Вам письмо от Петра Алексеевича Кобозева из Казани.

— Чем же нас радует член Реввоенсовета?

— Назначен командующий первой армией Восточного фронта.

— Снова эсер?

Клава протянула Варейкису письмо:

— Читайте. Большевик товарищ Тухачевский. Его сам Ленин принял перед отъездом из Москвы.

Варейкис прочитал письмо Кобозева, немногословное, но весьма обстоятельное. Сообщив краткие сведения о командующем первой армии, в сферу деятельности которой входит и Симбирск, член Реввоенсовета просил оказывать ему всяческую помощь. Просил обратить особое внимание на комплектование воинских частей и соединений командным составом. Сообщалось в письме и о необходимости создания Чрезвычайного военно-революционного штаба, о котором еще вчера говорил с ним Гимов. Значит, нарочный опередил письмо. Возможно, это письмо привез тот же нарочный, только раньше зашел в губисполком.

— А это письмо я не распечатывала, — сказала Верещагина, — похоже, что вы его сами себе написали. От Иосифа Варейкиса — Иосифу Варейкису.

Иосиф Михайлович обрадовался:

— Давай же скорей. Это от дяди. Знаешь, какой у меня дядя?

— Не знаю, какой у вас дядя, но письмо получите только после того, как спляшете.

— Это мы еще посмотрим.

— Нет, — решительно заявила Клава, — не будете плясать, не получите письма.

Варейкис схватил девушку за руку, та отстранилась и подняла письмо над головой. В дверях появился редактор, близоруко прищурился, не понимая, что за возню затеяли его товарищи.

— Можете не танцевать, товарищ Варейкис, — смутилась Верещагина, — берите ваше письмо.

— Я думал, что ты у него статью вырываешь, — засмеялся Саша Швер.

— Где же статья, товарищ Варейкис? — грозно спросила Клава. — Ну-ка, давайте ее.

— Виноват, ребята, не написал еще, не получается, проклятая.

— А еще улыбается, как блаженный. Знала бы, письма не отдала.

— За такое письмо я тебя готов расцеловать, Клава, не то что станцевать.

— Грехи замаливаешь, председатель. Статью гони, эсеров разоблачай, а целоваться станем, когда всю контру разгоним. Ясно? — сердито, скрывая смущение, ответила Верещагина.

— Куда уж яснее.

— Ну и серьезная ты баба, Клавка, — засмеялся Швер.

— И не Клавка и не баба, а товарищ Верещагина. Чувствуешь, редактор, как здорово звучит: товарищ. Понял — товарищ по работе, товарищ по партии.

— Ясно, товарищ Верещагина, — сказал Варейкис. — Письмо ты дала мне нужное. Пишет его мне, как ты говоришь, товарищ по партии, старший наш товарищ, коммунист с пятого года, но между прочим, мой родной дядя. И, как ты заметила, двойной тезка, тоже Иосиф Варейкис. Хочет в Симбирск приехать вместе с женой. Тетя Франциска учительница и тоже коммунистка.

— В гости или на работу? — спросил редактор.

— А это уж как удастся.

Александр Швер, узнав, что Варейкис не написал статьи, заторопился. Не выпустишь газету с портретом несостоявшегося автора, надо самому что-то писать. А