Земляки - Павел Александрович Гельбак

признающего ни бога, ни черта, каким его изображали некоторые горячие головы в военном отделе ВЦИК и в Высшем Военном Совете. Возможно, он тщеславен, поэтому и показывает первому встречному приказы, которые рисуют его в выгодном свете…»

Чудошвили принес два стакана чаю, маленькие бутербродики с сыром и колбасой.

— Спасибо, Нестор, — поблагодарил адъютанта главком, — пока нам ничего больше не надо. — И, обращаясь уже к Тухачевскому, спросил: — Прочли? Пейте чай, пока горячий. Я волжанин. Люблю, грешным делом, побаловаться горячим чайком. Выпьешь пять-шесть стаканчиков, и вся дурь с потом выйдет.

Передавая главкому приказы, Михаил Николаевич хотел обратить его внимание, что, очевидно, писарь перепутал даты: 31 надо было написать в радиограмме, а 30 октября — в приказе Пулковскому отряду. Не ясно, что обозначает время «9 ч. 38 м. пополуночи», но Тухачевский промолчал, боясь, что будет непонят. Важен, конечно, смысл приказов, их дух, пафос, а не случайные описки.

Отхлебывая из стакана горячий чай, главком снова вернулся к письму, привезенному Тухачевским:

— Вас прислали ко мне для исполнения работ исключительной важности. На какой пост вы претендуете, Михаил Николаевич? Но прежде чем отвечать на этот вопрос, расскажите коротенько о себе: где служили, где воевали, под чьим командованием, на каком фронте? Не обижайтесь, ради бога, Михаил Николаевич, я просто хочу все или почти все знать о людях, с которыми приходится мне делить фронтовую судьбу.

Тухачевский назвал военное училище, которое закончил, полк, в котором воевал, лагеря для военнопленных, в которых провел несколько лет.

— Кадровый военный, превосходно. У лейб-гвардии хорошая репутация. Вас устроит пост командующего армией, подпоручик?

В этом, как бы случайно произнесенном старом звании «подпоручик» Михаилу Николаевичу почудилась скрытая ирония — ишь, чего захотел, не ротой командовать, а сразу армией — Тухачевский, как бы извиняясь, признался:

— Об этом вел речь Владимир Ильич, но я понимаю, что моих знаний…

— Пейте чай, остынет. Рад, что моя точка зрения по поводу вашего назначения совпадает с точкой зрения Ленина. Вам будет легче, чем тем унтерам или вахмистрам, которым нынче доверяют армии. У вас есть систематические знания, вы были «вашим благородием», служили в лейб-гвардии. Знания нужны и революционерам. Однако не хочу вводить вас в заблуждение. Вам придется, очевидно, принять первую армию Восточного фронта. Базируется она в Инзе. Охватывает территорию Симбирской и Пензенской губерний. Но армии как таковой — нет. Нет штабов, соединений. Есть разрозненные отряды. Без дисциплины. Многие командиры не желают подчиняться, действуют на свой страх и риск. Вам предстоит проявить не только военные знания, но и большую волю, выдержку, чтобы подчинить своей власти все эти отряды. Так что на хорошую жизнь не рассчитывайте…

— Благодарю за откровенность. О положении в войсках наслышан. На хорошую жизнь не рассчитываю. По крайней мере в настоящее время.

— Мы с вами призваны революцией. Ей мы служим — бескорыстно, безвозмездно, не думая ни о чинах, ни о славе. Придет время, и история сама поставит на пьедестал самых верных, самых бесстрашных рыцарей революции. Не каждый из нас сможет стать российским Гарибальди или Бонапартом, но каждый должен сделать все, что в его силах, показать все, на что он способен. Благословляю вас, Михаил Николаевич. Но только моего благословения мало. Власть командующего фронтом ограничена, и на ваше назначение командующим Первой армией надо получить добро членов Революционного Военного Совета фронта. Пойдемте, познакомлю.

В коридоре главком спросил у Тухачевского, как у старого знакомого, доверительно:

— Небось, в Москве вам наговорили обо мне черт знает что. Наполеон. Карьерист. Не любят меня в Высшем Военном Совете. Шлют до бесконечности предписания, указания, приказы — противоречивые, нелепые, исключающие один другой. Этот, между прочим, — спохватился Муравьев, деланно засмеялся, — генеральский гнев на меня производит малое впечатление. Главное для нас, революционеров, служение народу!

Муравьев был настолько любезен, что сам познакомил Тухачевского с членами Реввоенсовета фронта.

— Когда будете в Симбирске, — предупредил Муравьев, — свяжитесь с командующим Симбирской группой войск Ивановым, фронтовик, компетентен в военных вопросах.

— Думаю, что вам окажут содействие симбирские большевики, — многозначительно подчеркнул член Реввоенсовета фронта Георгий Иванович Благонравов. — Коммунистов в Симбирске, правда, пока немного, но впечатление производят деловых и, главное, безгранично преданных делу революции людей.

— Я дам вам письмо к товарищу Варейкису, он руководит партийной организацией Симбирска, — добавил второй член Реввоенсовета фронта Петр Алексеевич Кобозев. — На его помощь вы можете рассчитывать.

Муравьев засмеялся:

— Так-то, сударь мой, Михаил Николаевич, и живем. Командующий одну рекомендацию дает, члены Реввоенсовета — другую. Но не ищите здесь противоречия. Вам нужна будет разносторонняя консультация и широкая поддержка.

Энергично пожав руку Тухачевскому, командующий фронтом ушел, а Кобозев сел писать обещанное письмо Варейкису. Благонравов спросил:

— Ты коммунист, Тухачевский?

— Недавно вступил в партию.

— Недавно или давно — роли не играет. И мой совет: когда будешь формировать армию, опирайся прежде всего на коммунистов. И в Симбирске, и в Пензе, и в Инзе ты встретишь краснобаев, вроде нашего главкома. На словах орлы, а на деле…

Тухачевский недовольно прервал члена Реввоенсовета:

— Извините, главком вовсе не произвел на меня впечатления мокрой курицы.

— Значит, успел очаровать, — оторвался от письма Кобозев, — это он умеет.

— Не барышня, чтобы им любоваться. Командующий фронтом — мой начальник, — решительно произнес Тухачевский, желая прекратить, как ему казалось, недостойный разговор, возникший за спиной только что покинувшего комнату главкома.

— Ты не кипятись, — встал из-за стола Благонравов. — Мы, большевики, должны оценивать людей не по словам, а по делам. Никто тебя против главкома настраивать не собирается. Но от тебя, Тухачевский, как от коммуниста, мы ждем не благодушия, а большевистского подхода к делу. Партия тебя посылает армией командовать, и с тебя спрос. Тебе доверили. Так ты ушами не хлопай, не воображай, что все знаешь. Зазеваешься — вокруг пальца обведут. Москва тебя послала, чтобы ты новую революционную армию организовал, построенную на сознательной, но непреклонной дисциплине…

Назидательный тон члена Реввоенсовета начал раздражать Тухачевского:

— В мои небольшие годы, при моем крайне незначительном опыте, возможно, и окажется не под силу командовать таким соединением. Я высказывал свои сомнения и в Москве, и у командующего фронтом. Если и у вас появились такие сомнения, то пока еще не поздно отменить приказ, порвать его.

— Оставь свою спесь, Тухачевский, в этом кабинете. За его порог ты выйдешь уже командармом, — резко перебил Благонравов. — Приказ порвать легко, но мы этого не сделаем. И не потому, что ты такой хороший, такой готовый командующий армией. Но лучшего у нас сейчас нет. Поэтому и утвердили тебя.

Смягчая резкий тон товарища, Кобозев заметил:

— Кроме тебя, в армии много и других командиров. Научись работать с ними дружно. Не меньше требований,