Артем Драбкин - Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

Так мы и проработали 6—8 месяцев, а зимой с 1940 на 1941 год я ушел учиться в аэроклуб. Если раньше в аэроклубах занимались без отрыва от производства, то есть работали или учились, а потом шли в аэроклуб, который заканчивали в пределах полутора или двух лет, то я попал в спецнабор. Нас отправили в Арамиль под Свердловском, где поселили в общежитии, нам выдали зимнее обмундирование. Впрочем, от морозов оно спасало далеко не всегда, ведь летать приходилось и при тридцати градусах мороза.

На самолете У-2 кабина открытая. Инструкторам выдавали кротовые маски, а курсантам фетровые, очень неудобные. Эта маска нам не помогала, а скорее вредила. Ее наденешь, очки наденешь, раза два дохнул — очки покрылись льдом, ничего не видно. Инструктор в рупор кричит: смотри то, смотри это. А чего ты увидишь?

Кроме того, в зимнее время было очень трудно определить высоту на посадку. Снег — он ведь с высоты белый, ровный: нигде никаких ориентиров. Тем не менее мы все-таки как-то садились на лыжи. И в результате, представляешь, за каких-то 3,5 месяца все окончили аэроклуб: и теорию, и практику изучили. Конечно, после ускоренного обучения в таких условиях у меня лицо, руки и ноги были обморожены. Та же беда была и у большинства моих товарищей по учебе.

Сразу после аэроклуба, даже не дав заехать домой, отправили в Батайскую авиационную школу пилотов. Она первоначально была организована для гражданской авиации, но когда я там оказался в апреле 1941 года, профиль школы был уже военным. Школа была очень большая. Мне кажется, там было не менее 12 эскадрилий по 150 курсантов в каждой!

Начало 1941 года, война еще не началась, но нас продолжали обучать в ускоренном темпе. Сначала мы учились летать на УТ-2, с тем чтобы впоследствии перейти на УТИ-4 и И-16. Последние были далеко не самыми современными самолетами: уже тогда появились Як-1, ЛаГГ-3, МиГ-3. Но их было еще очень мало. Скажем, в наше училище поступал ЛаГГ-3. Я на нем не летал, только изучал теоретически, поскольку с началом войны эти самолеты были отправлены на фронт, но слышал отзывы, что это был неудачный, тяжелый самолет с маломощным двигателем.

Как началась война? Мы были тогда в лагерях на полевом аэродроме в нескольких километрах от Азова. Нам объявили, что началась война, и сразу дали команду занять оборону. Мы вокруг полевого аэродрома расположились с винтовками и стали дежурить. Была откуда-то информация, что якобы немцы забросили и будут забрасывать десантников в тыл. Нужно было быть внимательными. И вот мы день и ночь там сидели, но никого не поймали: никто не появился ни в воздухе, ни на земле. Конечно, иногда вспыхивали огоньки фонариков, но там было не разобрать, где это и кто сигнализирует.

Училище наше не бомбили, пока мы были там. В этом плане повезло. Однако я не скажу, чтобы у кого-то был шапкозакидательский настрой. «Разобьем малой кровью» — так только в песнях пелось, но патриотизм был безмерный. Начавшееся отступление воспринималось всеми очень болезненно. Но я, например, понимал в какой-то степени, что у нас не хватало техники, самолетов, даже винтовок не хватало. Когда война началась, в Азове, в самом Батайске организовывались казацкие отряды. Они разъезжали там — шашки у них торчат, готовы встать на защиту Родины с клинком. А винтовок нет. Даже нам, курсантам, и то далеко не сразу выдали английские винтовки, наших винтовок не хватало.

Вскоре после начала войны из инструкторов был сформирован полк и отправлен на фронт на матчасти училища. Нас же, когда фронт стал приближаться к Ростову, начали готовить к эвакуации, и вскоре школу перебазировали в Азербайджан. Разместились на аэродромах. А там… бензина нет, боеприпасов нет… Придет приказ подготовить 50 или 100 летчиков. Для этих и бензин дают, и самолеты, а мы, остальные, ходим, изучаем теорию, матчасть, да еще помогаем отобранной сотне получше и побыстрее подготовиться.

К январю 1943 года я уже, по сути, закончил обучение на И-16. И вот, пришел к нам очередной запрос: дать сотню летчиков, пусть даже закончивших на И-16. Отобранные попали в запасной авиационный полк, который переучивал летчиков, поступивших из госпиталей и училищ, и, кроме того, туда же прилетали полки на переучивание на новую матчасть. Но оказалось, что примерно половина из отобранных не прошла штурманскую подготовку, и их вернули обратно. На их место пришлось подбирать других. А у меня тогда как раз были закончены все штурманские полеты. Вот меня и включили в группу. Вот так я окончил училище и был направлен в 25-й запасной авиационный полк.

Выпускался я сержантом. Мне была положена хорошая шинель. Эх, если бы ее выдали мне на самом деле… А то ж я выпускался в солдатской шинели и с обмотками. Летчик называется, сержант, сказать стыдно. Правда, в запасном полку нас снабдили кое-каким обмундированием.

Наш запасной авиаполк стоял в азербайджанском городе Аджикабуле. Он был предназначен для переучивания приходивших с фронта боевых полков на американские «аэрокобры». Однако первые месяцы, пока мой будущий 66-й полк не прибыл в зап, мы учили теорию, немножко подлетывали, но основательно учебой мы там не занимались. Мое обучение в запе продолжилось, когда полк, в который я был зачислен, получил самолеты «аэрокобра». Эти машины мы изучали вместе с боевыми летчиками, которые до этого летали на Як-1. Они уже много повоевали и в смысле техники пилотирования были асы. По сути, им только матчасть нужно было изучить, а мы-то были еще желторотые цыплята. Конечно, за нами старались присматривать, чтобы мы не убились на «кобрах». Слетал я по кругу, в зону на пилотаж. Потом прошли боевое применение: воздушные бои, штурмовку. Воздушные бои мы вели и групповые, и один на один, но чаще пара на пару. Слава богу, учиться нам было у кого, хотя нашего брата было больше половины состава полка. К примеру, с нами был один из лучших летчиков 66-го полка, дважды Герой Советского Союза Камозин Павел Михайлович. Первую Звезду он получил еще в другом полку на ЛаГГ-3.

Если говорить о «кобре», то это была очень строгая машина. Приходилось даже некоторым молодым летчикам запрещать выполнять вертикальные фигуры. Этот самолет срывался в штопор на любой скорости, в любых положениях. Очень капризный, он унес на тот свет немало пилотов.

Еще когда в крутой штопор «кобра» срывалась, можно было на что-то надеяться. Из плоского штопора самолет вообще не выходил. А ведь были еще перевернутый, комбинированный… Один раз так крутанет, другой раз так. По частям, где были «аэрокобры», специально посылали хорошо подготовленных инструкторов, прошедших практику вывода самолета из штопора. И то у нас был случай. Показывать, как выводить самолет из штопора, к нам пришел инспектор по технике пилотирования дивизии. Установили громкоговоритель, на который вывели радиостанцию. Он взлетел и передает по радио, мол, сейчас я буду вам показывать срыв в штопор. Сначала сделал штопор вправо, потом снова набрал соответствующую высоту, сделал штопор влево. И вот, представьте, штопорит он один виток, второй, на вывод дает, а самолет не выходит. Он и так и сяк, но результата никакого. Мы уже видим, что земля приближается, надо прыгать, бросать самолет. Тогда инспектор медленно-медленно в последний раз попытался, и юзом, юзом самолет вышел. Он совершил посадку, со старшими летчиками встретился, а к нам, молодым, даже не подошел. Был перепуганный, на нервах весь.