Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - фон Штернбург Вильгельм

Ровно через двадцать лет от строк о фильме «Последний акт» в респектабельном кинолексиконе потянет прохладцей: «Рыхлость художественной формы и сочетание подлинных событий, снятых в как бы документальной манере, с элементами весьма невысокого качества, не позволяют провести глубокий критический разбор этого фильма с оценкой его нравственных и политических достоинств».

Наверное, каждый зритель сам решает, в какой степени приемлемо для него (или вовсе неприемлемо) нравственное и политическое содержание любого фильма. Нельзя, однако, не заметить, что из сценария фильма, о котором идет речь, не исчез центральный ремарковский мотив, звучавший уже во «Времени жить и времени умирать». Ибо в фильме рассказывается и история патриотически настроенного — и расстрелянного эсэсовцами — молодого кавалера Рыцарского креста, который — как и Эрнст Гребер в романе — приходит в конце концов к выводу, что война бессмысленна и преступна. Ремарк повторяет свое послание к немцам, предупреждая их об опасностях ремилитаризации.

В своих интервью Соколл не без гордости говорил, что «Последний акт» демонстрируется в 52 странах, став таким образом самым успешным немецким фильмом послевоенного времени. Картиной о последних днях Гитлера в августе 1955 года открывается Эдинбургский кинофестиваль.

В небольшой статье, написанной в 1956 году для лондонской «Дейли экспресс», Ремарк еще раз выскажется о фильме. И в очень острой форме подытожит свое личное отношение к Третьему рейху и трактовке его истории в Федеративной республике: «Так называемая легенда о Гитлере жила в Германии гораздо дольше, нежели посулы нацистов... Фильм “Последний акт” давал возможность окончательно развеять эту легенду. Достаточно было просто использовать документальный материал. Всей этой уймы подлости, бесчувствия, жалости к самим себе, глупости, бездарности, пошлейшей сентиментальности, дилетантизма и трусости должно было хватить с лихвой, чтобы миф о фюрере и легенда о расе господ разом лопнули. Это было уничтожение идолов, а не гибель богов».

Сегодня немцы в большинстве своем нацистами не являются, пишет Ремарк, однако десятки и сотни примеров искупления вины перед жертвами, а также реабилитации преступников показывают, что немцы мало чему научились. «Фильм заканчивается призывом: “Будьте бдительны!”... Так нужно ли сохранять бдительность?»

У Ремарка дружеские отношения с заместителем главного обвинителя на Нюрнберском трибунале. Роберт Кемпнер родился во Фрайбурге, в 1933 году с государственной службы уволен, в 1935-м эмигрировал. От него Ремарк получает закрытую информацию о реставрационных процессах в Германии, и сведения эти усиливают его недоверие к тому, что происходило в Бонне и его обширных окрестностях. «В ужасе от того, что творится в большой политике. — Люди в Америке и Англии негодуют: предоставить Аденауэру и немцам независимость, дать им армию и т. п., не замечать того, что нацисты опять вездесущи, а у самого Аденауэра душа — потемки! Вина: вытеснена из сознания, до сих пор не осмыслена, и потому в Германии нет признаков изменений к лучшему — скорее, нет уж, дудки! И вот уже упреки в адрес каждого, кто не хочет ничего забыть, и потому получает в свои 35–45 лет клеймо ненавистника и т. д. Статс-секретарь при федеральном канцлере комментировал закон, ставивший евреев вне германского общества. Первый начальник гестапо Дильс получает персональную пенсию... Все это якобы не имеет значения. Германию необходимо использовать в борьбе с коммунизмом — капиталисты-то ведь в панике. Тяжесть на сердце». Ремарк продолжает негодовать и возмущаться. И смотреть на страну, в которой родился, с недоверием.

Глава девятая

«СЕРЬЕЗНОЕ СОПРИКОСНОВЕНИЕ СО СМЕРТЬЮ» (1955–1970)

11 января 1955 года дневниковые записи Ремарка обрываются — без какого-либо комментария. На протяжении почти двадцати лет он вел наблюдение за своей жизнью, описывая ее с редкостным тщанием, ничего не утаивая перед собой, впадая в отчаяние, взирая на себя холодным взглядом, не страшась обвинить себя чуть ли не в смертных грехах. Это были два десятилетия творческого кризиса, пошедшего на убыль лишь после встречи с Полетт Год-дар. Последние пятнадцать лет всецело проходят в трудах, хотя с 1963 года на всем укладе жизни писателя сильно сказывается резкое ухудшение его здоровья. За это время он закончит три романа, напишет пьесу и примет участие в создании сценария нескольких фильмов. Для прессы он остается желанным собеседником, в печати раз за разом появляются интервью с ним, но они необычайно бессодержательны, пестрят избитыми клише о его личной жизни и публичных выступлениях. Журналистам Ремарк гораздо интереснее как «бонвиван», то и дело переезжающий с одного берега Атлантики на другой, как любитель коктейлей, коллекционирующий восточные ковры, чем как писатель с его многообразным багажом. Ремарк этому не противится, не прочь разыграть из себя наивного автора бестселлеров, и ответы его столь же безобидны, как и вопросы интервьюеров. Его по-прежнему манят другие города и страны, но предпочтение он отдает теплому итальянскому Югу, часто бывает в Риме, а в 1966 году в последний раз приезжает в Нью-Йорк. Живя в Порто-Ронко, он, как и прежде, любит проводить ночи в баре «Нелли», вечера — в кафе «Вербано» и отпраздновать тот или иной праздник вместе с обитателями селения. Но в гульбе он все чаще знает меру. В Каса Серодине он не преминет полистать фолианты у Лео Кока и, конечно же, заглянет в антикварную лавку Владимира Розенбаума: до войны тот слыл успешным адвокатом в Цюрихе, а с 1936 года жил в Асконе. Ремарку легко общаться с этими людьми, с ними можно говорить о древних книгах, о прекрасных творениях скульпторов, разбираются они и в «большой» политике.

Биографу приходится лишь сожалеть об отсутствии дневниковых записей. Контуры жизни героя вновь расплываются. Документов тоже мало, многие из них фрагментарны или утеряны. Правда, у последних лет жизни нет той динамики, какой были наполнены годы эмиграции. Болезнь, возраст, Полетт Годдар — Ремарк живет в это время спокойнее. Как художника его занимают темы и идеи, родившиеся в давние годы. И они требуют своего воплощения в новых романах. К их написанию и направлены теперь все его усилия.

В сентябре 1963-го, в Риме, у Ремарка тяжелый сердечный приступ, за ним, через несколько недель, уже в Порто-Ронко, следует инсульт. Как следствие — страхи, предчувствие смерти, угнетенное состояние духа. И тогда, чтобы противостоять этим напастям, он обращается к уже испытанному средству — начинает вести дневник. И ведет его с октября 1964-го по март 1965 года. Но больше уже никогда не возьмется за перо с этой целью. Неврозы и муки совести вновь отступили перед ощущением счастья, которое несет с собой присутствие Полетт. Мудрость почтенного возраста, успех его новых романов, растущее признание со стороны официальной Германии, сознание, что с тобой всегда рядом красивая, жизнерадостная женщина, — вопреки не отступающим недугам в его жизни прибавилось света.

В мире знаменитостей, любящих посудачить и посплетничать, Полетт Годдар представляли расчетливой, жадной до денег и дорогих покупок, мало заботящейся о стареющем муже. Не скупится на соответствующие цитаты и Джулия Гилберт, не без возмущения указывая на частые отлучки Полетт из Порто-Ронко с регулярным, длящимся месяцами пребыванием в Нью-Йорке. Но Годдар ведь действительно была звездой, предпочитая оставаться таковой и в те годы, когда ее карьера клонилась к закату. Не обходилось при этом и без эгоизма, а иному гостю она вполне могла показаться расчетливой. Но Ремарку она виделась другой. Он был в этом браке очень счастлив и до самой своей кончины писал ей письма — трогательные, исполненные любви и восхищения. Находясь в очередной разлуке с Ремарком, Полетт чуть ли не ежедневно отправляла ему послания, проникнутые глубокой симпатией к человеку, который был для нее собеседником, советчиком, возлюбленным и, пожалуй, даже в какой-то мере отцом. (Отец Полетт покинул семью, когда она была еще ребенком.)