О себе любимом - Питер Устинов

знакомых. Надел гражданский костюм и отправился к коммерсанту Бошу, влиятельному пожилому господину, который, Клоп был уверен, сумеет помочь ему найти место.

И не ошибся. Старик шепнул нужные слова в нужные уши, и Клопу было быстро предложено несколько мест. Первое предложение пришло от Бюро Вольфа — агентства, аналогичного Рейтеру. Учитывая знание языков и опыт работы в штабе, Клоп как нельзя больше подходил для такой работы. Его приняли с распростертыми объятиями и направили корреспондентом в Амстердам, пообещав, как только разрешит Англия, послать в Лондон.

Клоп быстро и без труда освоил голландский. Он должен был читать местные газеты как голландские, так и английские, переводить наиболее важные статьи и передавать их по телефону в главную контору в Берлине.

Клоп все еще был корреспондентом в Амстердаме, когда в 1920 году он услышал, что в Россию уходит пароход с русскими военнопленными, бежавшими в Голландию и жившими и работавшими там на фабриках.

В течение всей войны Клоп получал из России весточки от родителей. Тетя Катя, младшая сестра Магдалены, которая в то время жила в Болгарии, пересылала через друзей, живших в нейтральных странах — Швеции и Швейцарии, письма Устиновым в Россию и от них. Но после того как в России в 1917 году произошла революция, Клоп полностью потерял связь с родителями и ничего о них не знал.

Поэтому, услышав о пароходе, он решил, что такую возможность нельзя упустить. Клоп не думал о трудностях и смертельной опасности, какою, грозила подобная затея, его неудержимо тянуло в Россию, а кроме того он горел желанием найти родителей.

Германский посол в Гааге Розен выдал Клопу особый паспорт, где перед фамилией было опущено «фон»,«Устинов» было написано по-французски, а профессия не была указана вовсе.

Учитывая, что в России голод, Клоп набил сумку мясными консервами и плитками шоколада, оставив лишь немного места для личных вещей. Он не намеревался долго оставаться в России и на всякий случай решил путешествовать налегке. На дворе стояла весна, конец апреля, было тепло, и, следовательно, ему не требовалось пальто. Надел твидовый костюм с бриджами, новые сапоги желтой кожи на шнуровке до колен и темно-зеленый фетровый котелок. Выглядел он весьма живописно и где угодно был бы принят за иностранца.

Он столь стремительно принял решение поехать в Россию и так скоро собрался, что у него не было времени придумать, за кого и как себя выдавать. А теперь было уже поздно, и он решил положиться на свои инстинкты в том, что надо делать и говорить. В этом, думаю, и было его спасение, так как ни один заранее разработанный и строго проводимый в жизнь план не мог сравниться с решением вести себя гибко, в зависимости от обстоятельств.

Когда пассажиры стали проявлять к нему интерес и задавать вопросы, Клоп, отвечая, постепенно создал себе вполне правдоподобную биографию — будто он человек необразованный, простой и довольно беспомощный. Он говорил, что является сыном русского революционера, который был выслан из России и более чем скромно жил в Германии, что сам он ходил в немецкую школу и потому, к великому сожалению, не говорит по-русски. (Хотя Клоп хорошо понимал русскую речь и вполне мог при желании объясниться, он решил, что будет правильнее делать вид, будто совсем не знает языка.)

Среди тех, кто приставал к нему с расспросами, был русский еврей, социал-революционер с длинным лицом фанатика и копной вьющихся, седеющих волос. Этот полный надежд и ожиданий идеалист стремился в Россию, как в страну обетованную, где ликвидировано социальное неравенство и должно начаться строительство новой жизни. Он обещал Клопу помочь найти работу, выучить русский и вообще получить образование. Это был интеллигентный человек с хорошей речью, явно достаточно эрудированный. Он понравился Клопу, восхищавшемуся его оптимизмом. Фамилия его была Гудей — не знаю, правильно ли я ее написала. Еще Клопом заинтересовался один немецкий революционер-теоретик, человек самодовольный и напыщенный. Он с жалостью смотрел на Клопа, но тем не менее признал, что Клоп не полный идиот и, пожалуй, может быть использован в качестве клерка... после, конечно, хорошей подготовки, которую он обещал обеспечить.

На борту было еще несколько случайных пассажиров, воспользовавшихся возможностью попасть в Россию и поучаствовать в революции, но большинство составляли русские солдаты.

Они с нетерпением ждали прибытия на родину, манившую их недавно обретенной свободой и непредсказуемыми возможностями. Они хорошо, заработали в Голландии, почти все везли по одному, а то и по два велосипеда, и по нескольку новых костюмов в сундучках. Это были счастливые, отнюдь не нищие люди. Они сумели кое-чего достичь и верили, что на возродившейся родине их ждет приятная и легкая жизнь. Весело, спокойно и уверенно смотрели они в будущее.

Путешествие длилось несколько дней. В Копенгагене была остановка; на борт взошел Литвинов со своей женой-англичанкой в дорогой меховой шубе и обратился к солдатам с пламенной речью, насыщенной лозунгами и радужными перспективами.. Солдаты кричали «ура», обменивались рукопожатиями, хлопали друг друга по спине и желали удачи.

Наконец близ Нарвы они высадились и сели на поджидавший там поезд.

Поезд шел медленно, часто останавливался по непонятной причине, и небольшой мост на границе они пересекли уже вечером.

И тут послышались голоса:

— Товарищи! Товарищи! Нет ли хлеба?

Соседи Клопа высунулись из окошка:

— Хлеба? Зачем вам хлеб?

— Да мы ж голодные: — послышался ответ.— Вы что, не знаете, что в России голод?..— Дайте хлебушка, ради Христа!

Солдаты в поезде были потрясены. Они переглядывались, не зная, что и думать. Хлеба они все-таки нашли и отдали стоявшим на улице людям.

— Спасибо, спасибо, да благословит вас Бог! — слышалось вслед уже набиравшему скорость поезду.

Пассажиры стали оживленно переговариваться. Они, наверняка, слышали о голоде, но, как часто бывает, не осознавали значения этого слова — до сих пор это был лишь пустой звук. Однако их разговоры вскоре были прерваны: поезд снова остановился, на сей раз для проверки документов и багажа. Всем велели выйти из вагонов и выстроиться вместе со своими пожитками.

Для начала реквизировали все велосипеды, невзирая на отчаянные протесты владельцев, кричавших:

— Я кровавыми мозолями оплатил этот велосипед!

— Сколько пота я пролил, чтоб его купить!

— Я же своим горбом его заработал!

— Это мой велосипед! Я заработал его!

— Да вы не имеете права отнимать его у меня!

— Не дам!

Но ничего не помогало.

— Товарищи! — произнес человек в черной кожаной куртке, по всей вероятности, комиссар.— В государстве не хватает велосипедов! Они