Вирджиния Вулф - Дневник писательницы

Вторник, 7 января

Вновь переписывала последние страницы и, мне кажется, лучше использовала пространство. Многие подробности и некоторые важные веши остались в неприкосновенности. Сцена со снегом, например, и некоторые второстепенные куски остались. И мне удалось сохранить заложенное там чувство, так что не нужно творчества, а нужно лишь немного мастерства.

Четверг, 16 января

Редко я испытывала такое полное разочарование, как вчера около 6.30, когда перечитывала последнюю часть романа «Годы». Пустая болтовня — сумеречная сплетня — так мне показалось; воплощение моей дряхлости; и невероятные длинноты. Я бросила рукопись на столе и с горящими щеками помчалась наверх к Л. Он сказал: «Так всегда бывает». Но я чувствовала: нет, так плохо еще никогда не было. Я делаю эту запись, чтобы сравнить свое состояние с тем, которое будет после написания следующей книги. А сегодня утром, когда я погрузилась в эту часть, она показалась мне, наоборот, полновесной, шумной, живой. Я заглянула в начало. Думаю, связь есть. Однако мне необходимо заставить себя регулярно посылать Мэйбел отдельные куски. Клянусь, 100 страниц отправятся сегодня вечером.

Вторник, 25 февраля

Это покажет, как мне тяжело достается. Сейчас первое мгновение — за пять минут до ланча, — когда я свободна для дневника. Работала все утро: как правило, работаю еще с 5 до 7. Кстати, были головные боли: избавлялась от них неподвижным лежанием, переплетом книг и чтением «Дэвида Копперфилда». Я поклялась, что рукопись будет готова, перепечатана и сверена до 10 марта. Потом ее прочитает Л. А мне еще перепечатывать всю ричмондскую сцену и сцену Эл.: много исправлений в проклятой сцене нападения; все это надо печатать: вот бы успеть к первому, то есть к воскресенью; а потом я должна буду вернуться к началу и прочитать все насквозь. Так что я совершенно не в состоянии писать в дневнике или заниматься Роджером. В целом, книга мне нравится — странно — хотя она с подъемами и падениями и без общей идеи.

Среда, 4 марта

Ну вот, я почти закончила переписывать сцену налета, полагаю, делаю это в тринадцатый раз. Завтра отправлю ее; и у меня, надеюсь, будет целый свободный день — если я осмелюсь на него — прежде чем читать дальше. Конец уже виден: то есть видно начало другой книги, которая безжалостно стучится в дверь. Ах, опять бы писать свободно каждое утро, заново плести небылицы — вот счастье — физическое облегчение, отдых, удовольствие после всех этих месяцев — примерно с октября — постоянного напряжения и переписывания одного и того же.

Среда, 11 марта

Вчера я послала Кларку[224] 132 страницы. Мы решили изменить обычный порядок; набрать книгу, прежде чем Л. прочитает её, и послать гранки в Америку.

Пятница, 13 марта

Продвигаюсь вперед гораздо успешнее. Поэтому краду десять минут до ланча. Никогда еще ни с одной книгой мне не приходилось так тяжело. Моя цель — ничего не менять в гранках. И я начинаю думать, что в книге что-то есть — пока нет провалов. Хватит о ней. Вчера гуляли по Кенсингтон-Гарденс и говорили о политике. Олдос отказывается подписать манифест, потому что он одобряет последние меры. Олдос пацифист. Я тоже. Должна ли я подписывать? Л. считает необходимым принять во внимание то, что Европа стоит на грани величайшей за последние 600 лет катастрофы, следовательно, надо забыть о частных расхождениях и поддержать Лигу[225]. Сегодня утром он на специальном заседании Л.[226] партии. Эта неделя суматошная и напряженная из-за политики. Гитлеровская армия на Рейне. Заседание проходит в Лондоне. Французы очень серьезны — маленькая группа разведчиков — послали на завтрашнее заседание своего человека; трогательная вера в английских интеллектуалов. Второе заседание завтра. По обыкновению надеюсь, что обойдется. Но странно, до чего близко подошли опять орудия к нашей частной жизни. Я могу ясно видеть их и слышу гул, хотя продолжаю, как обреченная мышь, грызть свои странички. А что еще делать? Остается лишь отвечать на непрерывные телефонные звонки и слушать рассказы Л. Все идет за борт. К счастью, мы отменили все приглашения и т. д. под предлогом романа «Годы». Эта весна очень напряженная, много работы; кажется, было два прекрасных дня; вылезли крокусы; потом опять стало черно и холодно. Как будто все по-прежнему: моя тяжелая работа; наша необщительность; кризис; заседания; темнота — никто не знает, что все это значит. Про себя… нет, я никого не видела и ничего не делала, кроме как гуляла и работала — гуляю около часа после ланча — и так далее.

Понедельник, 16 марта

Я не должна была так делать: но больше не могу мучиться из-за не дающихся мне страниц. Приду в три и что-нибудь сделаю, еще будет время после чая. Для себя: после «Путешествия» я ни разу, перечитывая рукопись, не мучилась так, как теперь. В субботу, например, решила, что «Годы» — полный провал; и все же книгу печатают. Потом, в отчаянии, хотела выбросить роман, но продолжала его печатать. Через час строчки начали путаться. Вчера я перечитала его снова и подумала, что, возможно, это моя лучшая книга.

Однако… Я дошла лишь до смерти Короля. Полагаю, переписывания изматывают меня: сначала засовываешь персонаж в самую гущу, а потом выкидываешь его. Любое начало кажется безжизненным — а ведь его еще надо перепечатать. Более или менее готовы 250 страниц, а их 700. Прогулка к реке и по Ричмондскому парку лучше всего разгоняет кровь.

Среда, 18 марта

Сейчас он кажется мне очень хорошим — это все еще о романе, — и я не могу ничего менять. В самом деле, думаю, сцена у Уиттерингов, пожалуй, лучшая из всех, когда-либо мной написанных. Пришли первые гранки: итак, меня ждет холодный душ. Сегодня утром не могу сконцентрировать внимание — должна написать «Письмо англичанину». Все же полагаю, что исправлять ничего не буду.

Вторник, 24 марта

Очень хороший уикенд. На деревьях распускаются почки; гиацинты; крокусы. Первый весенний уикенд. Мы дошли до Крысиной фермы — чтобы поискать фиалки. Есть, но еще не расцвели. Продолжаю переделывать — в унылом состоянии. Мысли о «Двух гинеях» — так я собираюсь это назвать. Наверное, я на грани безумия, ибо слишком глубоко вошла в эту книгу и сама не понимаю, что делаю. Вдруг обнаружила себя на Стрэнде[227], к тому же разговаривающей вслух.

Воскресенье, 29 марта

Сегодня воскресенье, я работаю над «Годами». Утром в двадцатый раз переделала сцену с Элеонорой на Оксфорд-стрит. Наконец-то сообразила, какой она должна быть, и говорю себе, что закончу ее к седьмому апреля. Не могу не думать, что получается неплохо. Но хватит о «Годах». На этой неделе один раз болела голова, и я лежала, не в силах пошевелиться.