Жребий Пастыря. Жизнь и церковное служение патриарха Московского и всея Руси Тихона (Белавина). 1865–1925 - Михаил Иванович Одинцов

Совокупность имеющейся в нашем распоряжении информации позволяет делать вывод о том, что глава советского правительства по существу глазами Троцкого «видел» всю ситуацию в стране по изъятию и всецело доверял ему.

По состоянию здоровья Ленин не мог приехать в Москву на заседание Политбюро, поэтому свое мнение по повестке дня он продиктовал 19 марта стенографистке. Ленин не добавил ничего нового к предложениям Троцкого, полностью поддержав их.

Жесткость позиции, риторика насилия и кровавой мести письма не были чем-то особенным для этого времени. Это язык ожесточенной эпохи, в которую вместились Первая мировая война, Февральская и Октябрьская революции, Гражданская война и военная иностранная интервенция, голод и лишения, страдания и гибель миллионов людей. На этом языке «говорили» противостоявшие друг другу и взаимно озлобленные и ожесточенные классы, социальные группы, сторонники различных политических партий, лидеры всех политических движений… и Ленин тут не исключение.

В отношении патриарха Тихона в ленинском письме намечена была следующая политика: «Самого патриарха, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он, несомненно, стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев. Относительно него надо дать секретную директиву Госполитупру, чтобы все связи этого деятеля были, как можно точнее и подробнее наблюдаемы и вскрываемы именно в данный момент. Обязать Дзержинского и Уншлихта лично делать об этом доклад в Политбюро еженедельно».

Ленин в письме указал и на внешнеполитический аспект изъятия церковных ценностей. Делегация Советской России готовилась к международной встрече по экономическим и финансовым вопросам, которая должна была состояться в Генуе (Италия) с 10 апреля по 20 мая 1922 г. Не имевшая на тот момент международного признания, РСФСР надеялась прорвать дипломатическую блокаду. Предполагалось, что основным требованием к России со стороны стран-участниц будет признание долгов царских и других «белых правительств» и форма их компенсации. Россия готова была обсуждать этот вопрос при условии признания Советов де-юре и предоставления ей кредитов[332]. Одновременно советская делегация намеревалась внести предложение о всеобщем разоружении.

В связи с этим в своем письме Ленин ставил задачу: «провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом», чтобы «обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности, и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности, совершенно немыслимы».

День 20 марта был наполнен событиями чрезвычайной важности для развертывания плана Троцкого по изъятию церковных ценностей.

Состоялось заседание Политбюро, в котором, кроме Троцкого, участвовали Каменев, Сталин, Молотов, Цюрупа и Рыков. Каждый из них изложил свое мнение и о плане Троцкого, и о событиях в Шуе. Зачитано было и письмо Ленина, которое отдельно не обсуждалось, а было учтено как мнение отсутствовавшего члена Политбюро. Без каких-либо серьезных замечаний и добавлений план Троцкого был принят.

Записка заместителя председателя ГПУ И.С. Уншлихта в Политбюро ЦК РКП (б) «О деятельности духовенства в связи с изъятием ценностей из церквей». 20 марта 1922

[РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 36–36 об.]

Прошедшее заседание было для Троцкого очень важным, ибо все могли убедиться, что он имеет поддержку вождя, а утверждение его плана членами Политбюро означало, что за Троцким признается отныне официально право общего руководства кампанией по изъятию ценностей из действующих культовых зданий.

В этот же день Троцкий созвал и заседание своей комиссии. В дошедшем до нас протоколе, начинающемся словами: «Архисекретно. Хранить конспиративно. Печатается в одном экземпляре», указаны 17 пунктов повестки дня, вокруг которых шла дискуссия. В результате была определена судьба храмов Москвы, Петрограда и Московской губернии, изъятие ценностей из которых решено начать в дни работы XI партсъезда[333]; предложено было при опасности эксцессов вокруг храмов приостановить изъятие до съезда, а продолжать там, где обстановка в целом нормальная; определено отношение к духовенству: одних (несогласных) – арестовывать, других (согласных) – привлекать к сотрудничеству; предложено «разобраться» с теми рабочими, чьи подписи стояли под письмами с протестом по поводу изъятия и т. д. [334]

Тогда же с ведома Троцкого в ГПУ было проведено представительное совещание работников центральных и местных органов спецслужб с участием значительного числа духовенства из Москвы, Петрограда и «голодающих регионов», согласившегося «помочь» властям в изъятии церковных ценностей.

Получив «благословение» вождя и поддержку Политбюро, Троцкий развил бешеную инициативу, чтобы обеспечить перелом в настроениях партийно-советского аппарата и актива в пользу наступательности при проведении изъятия.

Письмо Л.Д. Троцкого в Политбюро ЦК РКП(б) в связи с запиской И. С. Уншлихта. 22 марта 1922

[РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 267. Л. 15–15 об.]

22 марта Политбюро обсуждало записку заместителя председателя ГПУ И.С. Уншлихта «О деятельности духовенства в связи с изъятием ценностей из церквей». В ней позиция церкви однозначно обрисована была как «контрреволюционная». В связи с этим впервые прямо ставился вопрос о возможности ареста патриарха Тихона. Его необходимость, среди прочего, увязывалась со стремлением создать благоприятные обстоятельства для «оппозиционных» патриарху архиереев. Они, как указывал Уншлихт, не решаются открыто выступить против патриарха и Синода, и лишь после ареста патриарха способны будут «устроить церковный собор», избрать на патриарший престол и в Синод лояльных к советской власти иерархов. Политбюро санкционировало арест патриарха и членов Синода («через 10–15 дней»), а также жесткую линию в отношении духовенства, противящегося изъятию ценностей[335].

Телеграмма В.М. Молотова в губкомы РКП(б) об активизации кампании по изъятию церковных ценностей. 23 марта 1922

[РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 77]

Следует признать, что ГПУ знало, что докладывало наверх. Иерархи и иные священно- и церковнослужители, окружавшие патриарха Тихона в тот исторический момент, были людьми самых различных политических взглядов, а некоторые и просто просоветски настроенные и добровольно установившие связи с ГПУ; по-разному относившиеся лично к патриарху, подчас скрывая свое недоброжелательство и обиды; имевшие отличные от патриарха суждения по вопросу изъятия ценностей; а порой и считавшие, что избрание Тихона – не «жребий Божий», а человеческая ошибка. Приведем только один пример – фрагмент из донесения осведомителя ГПУ о ситуации в Троицком подворье в мартовские дни 1922 г.:

Синод заседает в продолжении двух недель почти ежедневно, главные инициаторы – митрополит Никандр, Громогласов и Хотовицкий, принято постановление о том, чтобы духовенство при отстаивании церковных ценностей не брало на себя открытой руководящей роли, на церковные собрания