Давид Боровский - Александр Аркадьевич Горбунов

по его разумению, прислушаться – отменить все наложенные на его работу и работу всего театра запреты, держа в уме – ему же обещали! – возможное заступничество Юрия Андропова.

Плану Любимова, если таковой все же существовал, не суждено было, однако, сбыться. Власти, как показали все дальнейшие события – увольнение с должности, исключение из КПСС, лишение советского гражданства, – плевать хотели на его просьбы, заявления, ультиматумы.

В разговоре с Егором Яковлевым Любимов признавался, что он «втайне все-таки надеялся: со мной, в конце концов, посчитаются, разрешат выпустить эти два спектакля… Считайте это моей политической наивностью, но я думал, что смогу таким образом оказать давление, убеждал себя: вспомнят, что мне 66, сочтут возможным пойти навстречу…»

Но… Состоялось добровольное невозвращение, спровоцированное скандалом с властью.

Любимов называл себя «бродягой», мотавшимся по Европе. Не каждому, стоит заметить, «бродяге» удается за время бродяжничества поставить два с половиной десятка драматических и оперных спектаклей в театрах многих стран, в том числе и на лучших сценах мира – в лондонском «Ковент-Гардене», парижском «Гранд-опера» и «Ла Скала» в Милане. «За семь лет за границей, – говорил Любимов, – я сделал больше, чем здесь за двадцать».

В интервью немецкому журналу «Шпигель» 15 октября 1984 года Любимов сообщил, что после знаменитого интервью «Таймс» он связывался с Андроповым, «написал ему два письма, он, очевидно, прочел их и передал ответ через наших общих знакомых. Он считал, что это нормальное явление, когда кто-то говорит нечто такое, с чем он, Андропов, не согласен». Любимов сообщил «Шпигелю» также, что он «получил разрешение остаться на лечение», а затем ему передали, что он может «вернуться и спокойно продолжать работу», и поэтому он «ждал представителя от Министерства культуры». «Крисчен сайенс монитор» поведала читателям 16 января 1984 года о том, что «Андропов считается другом и покровителем Любимова».

Давид спорил с Юрием Петровичем. Любимов приписывал Андропову любовь к джазу (слухи о «западничестве» генерального секретаря вбрасывались из ЦК КПСС и КГБ), а Боровский пытался разъяснить шефу жесткий – при Андропове – диктат в сфере идеологии. Давид следил за публикациями «толстых» журналов и говорил Юрию Петровичу, что за пятнадцатимесячное правление его «друга» и «покровителя» в СССР не было напечатано ни одного живого слова. В том числе ни одного живого слова о Театре на Таганке, а цензура по отношению к «Таганке» словно с цепи сорвалась, запретив «Владимира Высоцкого» и «Бориса Годунова».

Да и с какой стати к Любимову должен был приехать «представитель от Министерства культуры», непонятно. Впрочем, Юрий Петрович, политик, мягко говоря, не самый сильный, поскольку только и видел – себя и цель, искренне верил, что Андропов, в которого Любимов верил безмерно, непременно за ним кого-нибудь пошлет, как посылали мосфильмовского начальника Николая Сизова за Андреем Тарковским.

Во время обеда в ресторане «Габимы» в Тель-Авиве Любимов – через переводчика – рассказал журналистке из «Нью-Йорк таймс» Маргарет Кройден о том, что произошло в Лондоне: «Советы были сыты мною по горло, потому что я всегда выступал против их художественных ограничений. Они послали меня в Англию, чтобы избавиться, как король послал Гамлета в Англию. Андропов, который защищал меня, умер, и как только это произошло, я был выброшен из страны Константином Черненко, который ненавидел Андропова». Интервью состоялось в декабре 1986 года, когда, такое ощущение, Любимов стал забывать о том, что же на самом деле произошло в Лондоне…

«Они послали меня в Англию, чтобы избавиться», «я был выброшен из страны», «не допустили к возвращению», «власти выжили режиссера Любимова из СССР», «недобровольное изгнание», «чиновники на пять лет лишили зрителя режиссуры Юрия Петровича Любимова», «я не уехал, меня выгнали», «меня выслали из страны, потому что надеялись: я там помру, никому не нужный», «меня довольно настойчиво попросили отсюда уехать», «Любимова довели до вынужденной эмиграции», «Любимов по личному разрешению Андропова уехал в Европу лечить экзему», «его вынудили уехать», «демонстративно выбросили из страны», «в промежутке между похоронами генсеков успели “вытолкнуть” в эмиграцию Любимова», «власти вынудили к изгнанию», «отказался вернуться на Родину в знак протеста против действий советских властей», «мое изгнание», «выдавили из страны, перед этим оскорбив и унизив», «в тот момент – похороны Высоцкого – меня уже готовили к высылке»… – неполный список высказываний (Любимова и журналистов) относительно произошедшего в Лондоне.

Александр Гершкович считает, что в возникший из-за запрета «Годунова» и «Высоцкого» момент Любимову «предложили немедленно отправиться в Лондон для постановки «Преступления и наказания», переговоры о которой велись с художественным руководителем лондонского театра Питером Джеймсом долгие пять лет. Казалось, она уже не состоится, тем более после открытого конфликта с властями. Но на этот раз его торопили и даже разрешили выехать за границу вместе с семьей». «Что-то, – предполагает Гершкович, – скрывалось за этим. Совсем недавно нечто подобное предложили В. Войновичу и Г. Владимову».

У обоих писателей-диссидентов, вошедших в политический клинч с властями, история совершенно иная, нежели у Любимова. В том же 1983 году Юрий Петрович вместе с Боровским выезжал на несколько месяцев в Италию, где они ставили, предварительно, разумеется, работая над ними, две оперы: «Саламбо» Модеста Мусоргского в Неаполе в театре «Сан-Карло» (премьера состоялась 29 марта) и «Лулу» Альбана Берга в Турине в театре «Реджио» (премьера – 27 мая). Любимов спокойно выезжал в Италию с семьей, никто и не препятствовал. Так что разрешение на выезд с женой и сыном в Лондон не из разряда неожиданностей.

Эскизы костюмов к постановке оперы Альбана Берга «Лулу» в Турине. 1983 г.

«Немедленно» же предложили отправиться в Англию не потому, что предвкушали фортель от Любимова («Поезжай скорее и дай интервью “Таймс”, а уж мы тебя!..»), а только потому, что переговоры о «Преступлении и наказании» наконец-то завершились на финансовых условиях, устроивших советское Министерство культуры. Репетиции «Преступления…» начались 25 июля 1983 года, премьера состоялась 5 сентября. Театр на Таганке выезжал в сентябре на гастроли в Омск.

Ольга Мальцева полагает, что кризис власти «побудил московских сатрапов, как оказалось – во вред себе, отправить Любимова вслед за Андреем Синявским, Виктором Некрасовым, Александром Солженицыным, Мстиславом Ростроповичем, Иосифом Бродским – из страны».

И здесь (как с примерами у Гершковича) совершенно несопоставимые случаи. Пяти упомянутым выдающимся деятелям литературы и искусства были выданы билеты в один конец. Кто-то из них обратился к властям за разрешением на выезд за границу, кого-то просто-напросто выгнали из страны. Солженицына, можно вспомнить, выдворили, организовав по решению Политбюро ЦК КПСС спецрейс после согласования деталей перелета с западными властями. Можно вспомнить также диссидента Владимира Буковского – его вообще обменяли, словно вещь, на чилийского коммуниста Луиса Корвалана.

У Любимова же в сентябре 1983 года после премьеры «Преступления и наказания» не было никаких препятствий для возвращения из Лондона. Хочешь – домой вместе