Артем Драбкин - Я дрался с асами люфтваффе. На смену павшим. 1943—1945.

Так вот мы с Беркутовым как-то пришли в ресторан, нас было человек семь. Один из американцев показы­вает на его иконостас и спрашивает: «Кобра?!» Мы сна­чала не поняли. Потом дошло, что он спросил, получил ли он эти награды, воюя на «кобре». Мы ответили: «Да».

Тогда он говорит: «Мустанг» и показывает, что награды доходили бы до пят. Посмеялись. На «мустангах» они не давали летать. Мы им в шутку предлагали меняться, но они не соглашались. «Кобра» у них считалась штур­мовиком. «Мустанг» был лучше вооружен, у него более сильный мотор.

Как-то три «мустанга» встали на ремонт. Американ­цам понадобился специалист-радист. Командир полка послал мою будущую жену, Раису Михайлову. Она по­шла к ним. Они говорят: «Вы не поняли, нам нужен спе­циалист по радиооборудованию». — «Все правильно, она и есть специалист». Поскольку радиостанции были одинаковые, она там все сделала. Они потом сказали, что она большой специалист, и даже стали ее уговари­вать, чтобы она к ним перешла.

—  Большинство самолетов вы сбили в Крыму и один в Восточной Пруссии? Так?

— Два в Восточной Пруссии.

—  По документам — один. ФВ-190, аэродром Гроссшиманен. Но об этом чуть позже. А пока вот о чем: почему такая разница — казалось, 9 самолетов буквально за три месяца войны, а потом всего один?

—  После Крыма наш полк несколько месяцев стоял с американцами, у нас воздушных боев не было. А по­том сели в Польше, тоже воздушных боев не было. Мы там все время были привязаны к бомбардировщикам. Помню, был такой боевой вылет. Командир полка по­слал меня и Зорина [Зорин Николай Иванович, старший лейтенант. Воевал в соста­ве 101 -го гиап и других полках ВВС Ка. Всего за время участия в бое­вых действиях выполнил 395 боевых вылетов, в воздушных боях сбил 8 самолетов лично и 7 в группе. Награжден орденами Красного Зна­мени (дважды), Отечественной войны 1-й ст., Красной Звезды, меда­лями] на разведку аэродрома Гроссшиманен, который располагался примерно в 60 километ­рах за линией фронта. Прилетели, доложили, что на аэ­родроме стоят самолеты, и тогда командир поднял весь полк. Мы пошли двумя группами. Первую группу повел Зорин, а вторую я. Летели на 3000 метров с кас­сетными бомбами. Облачность была с большими раз­рывами. Зорин, похоже, струхнул или был не уверен, что правильно вышел. Передает по радио: «Аэродром закрыт облаками». А я вижу — впереди маячит его груп­па. Подхожу: аэродром открыт — не открыт, непонятно, но есть большие просветы в облаках. Подходим, смот­рю — на полосу выруливает «фоккер». А мы в этот вы­лет взяли много молодежи. Думаю, неопытные, он один может всех их посшибать. Надо этого «фоккера» снять. Я передал командиру полка, что атакую. Сбросил бом­бу, а «фоккер» в это время пошел на взлет. Я за ним. Думаю, я первым атакую, сейчас зенитки весь огонь по мне сосредоточат. Пора начинать маневрировать. Только я левую ногу сунул — взрыв! Самолет рулей слу­шается, я продолжаю пикировать за этим «фоккером». Глянул, ведомый бомбу сбросил и тоже идет за мной. Смотрю, «фоккер» отрывается, взлетает, я по нему стреляю — у меня отказывает пушка и все пулеметы, кроме одного. Но попал! «Фоккер» свалился и взорвал­ся. Я ушел в сторону. Думаю, где садиться. Черт знает, что у меня подбито. Видел, что вспышка была. Управле­ние пока работает, мотор тоже. Ведомому говорю: «По­смотри, у меня ничего не дымит?» — «Нет». Уже на зем­ле я увидел, что снаряд попал в заднюю кромку крыла. Осколки побили хвост, но мотор не затронули. Если бы не сделал скольжение, то прямо бы по центроплану и по кабине попал.

Я опять захожу, смотрю — второй «фоккер» со сто­янки выруливает на взлет. Взлетает. Я его догоняю — не стреляет оружие. А он на малой высоте, уже убрал шасси, я у него в хвосте вплотную сижу и никак не могу на виражах перезарядить пулеметы или пушку. Крылье­вые не перезаряжаются, а эти перезаряжать можно, но некогда. Я отхожу немножко в сторону. Ведомый видит, что я за кем-то гоняюсь, я ему говорю: «Бей его». Он заходит, а стрелять еще как следует не умеет. Упреж­дение не взял, в метре идет за ним очередь. Я ему го­ворю: «Упреждение возьми, упреждение возьми на метр, хвост отрубишь ему». Он несколько очередей дал, но промахнулся. Тут закрутилась карусель, и куда это «фоккер» делся, я не заметил. Перезарядил пушку, пулеметы. Попробовал — стреляет. Отработали, стали отходить. Вижу — «фоккер» за нами. Я командиру пол­ка передаю: «Фоккер» идет за нами. Сейчас я его сни­му». Я развернулся, дал очередь издалека, отвлекать­ся некогда было — отставать от группы нельзя, я же ведущий. Этот «фоккер» задымил... я вот все думаю — куда я ему попал? Я увидел не обычный черный дым, а клуб белого пара, и он рухнул в какую-то просеку, где была линия электропередач. Пыль, дым, белый пар столбом...

—  Почему отказало оружие?

—  Если в бою создашь отрицательную перегрузку, где-то там ленты зацепляются, и оружие отказывает. Причем мы пытались найти и исправить этот недоста­ток, но так ничего и не смогли сделать. Ведь когда са­молет садится, его встряхивает и все опять работает. А в воздухе я уже знал, что, если сделал переворот или разворот с отрицательной или близкой к нулевой пере­грузкой — обязательно будет задержка. В этом случае надо просто перезарядить оружие, но в бою не всегда есть такая возможность.

В 1945 году летали на сопровождение бомбарди­ровщиков, летали на штурмовку. Бомбы бросали. Нам вместо подвесного бака к самолету подвешивали одну

250-килограммовую бомбу. Ходили на Данциг, бомбили корабли. Кто как мог, конечно... Один раз велели бом­бить эсминец, который обстреливал наши войска. Дня три его гоняли. Как только мы появлялись, смотрим — он сразу прекращает стрелять и начинает маневриро­вать. Попасть в него тяжело, но хоть отгоняли. Хотя ко­мандир первой эскадрильи Зорин говорил, что мы его потопили, но на следующий день опять наши наземные войска помощи попросили. Может, моряки потопили. Его 250-килограммовой бомбой не потопишь. Потом наши Данциг взяли, он куда-то ушел.

Так вот, воздушных боев практически не было. Лет­чики противника послабее стали, чем в начале войны. В Польше летали, шестеркой сопровождали девятку «бостонов» на город километрах в 60—70 от линии фронта. Я парой в ударной группе, а Боря Степанов па­рой выполняет роль непосредственного прикрытия. Бомбардировщики на боевой курс с ходу встали. Смот­рю, навстречу выше нас метров до 500—1000 идет группа «фоккеров» и «мессеров». Всего штук 30. Ну, ду­маю, сейчас драчка будет. Моя задача — сохранить бомбардировщиков. Сам погибай, а бомбардировщи­ков сохрани. Они на боевом курсе — не шевельнуться. Сейчас сбросят бомбы, начнут разворачиваться, на развороте их немцы и начнут лупить. Смотрю, один ата­кует Степанова — напористый такой, с пикирования на скорости. Я говорю: «Боря, в хвосте «худой». — «Вижу». Я сказал, а сам направился на этого «худого». По край­ней мере, хоть пугну, чтобы не атаковал. Заметил он меня и сразу вправо в сторону раз — полупереворот и ушел. Другие крутятся, вертятся, но практически не атакуют. Видно, послабее летчики были. Бомбардиров­щики уже развернулись. «Бостон», если идет налегке с принижением, то скорость у него хорошая. Пошли с курсом на аэродром. Смотрю, четыре «фоккера» за на­ми. У меня ведомым молодой летчик. Думаю, связы­ваться с этими четырьмя «фоккерами» или нет? Пока они далековато еще. Можно развернуться и с передней полусферы... Хотя бы одного снять, а остальные рассы­плются. Но я могу ведомого потерять, а он может за­блудиться. Ждал, ждал. Думаю, если подойдут, тогда, конечно, придется завязать бой. Не получилось... Они в какой-то момент развернулись и ушли.