Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

но никогда еще я не ухаживал за больными чумой. Доктор Годфри заразил нас своей отвагой. Уход за больными не был обременителен. Давать им лекарства, заботиться об их нуждах, держать их и их койки в чистоте и порядке и ободрять их – вот все, что от нас требовалось.

Неутомимое усердие и бесстрашие, с которыми работали молодые люди, радовали меня сверх всякой меры. Можно было понять храбрость доктора Годфри и такого много испытавшего в жизни человека, как адвокат Маданджит, но не дух этих зеленых юнцов!

В ту ночь никто из больных не умер.

Но все это событие, не говоря уже о его патетическом величии, представляет столь захватывающий интерес, а для меня исполнено такой религиозной значимости, что я должен посвятить ему по меньшей мере две главы.

XVI. Черная чума-II

Секретарь муниципального совета выразил мне признательность за то, что я занял пустовавший дом и позаботился о больных. Он откровенно признался, что муниципальный совет не может сразу принять все необходимые меры для борьбы с бедствием, но обещал всяческую помощь. Осознав лежащий на нем общественный долг, муниципалитет не стал медлить с принятием экстренных мер.

На следующий день в мое распоряжение был передан пустовавший склад, куда предлагалось перевести заболевших. Но строение было запущено и грязно. Мы сами его вычистили, затем с помощью сострадательных индийцев достали несколько постелей и другие необходимые принадлежности и устроили временный госпиталь. Муниципалитет прислал нам сиделку, которая принесла с собой коньяк и предметы больничного инвентаря. Доктор Годфри продолжал оставаться на своем посту.

Сиделка была доброй женщиной и готова была ухаживать за больными, но мы редко позволяли ей прикасаться к ним из боязни, что она заразится.

Мы получили предписание часто давать больным коньяк. Сиделка советовала и нам в целях профилактики пить его, как это делала она. Но никто из нас не дотронулся до него. Я не верил в его благотворное действие даже на больных. С разрешения доктора Годфри я перевел трех больных, которые согласились обходиться без коньяка, на лечение, заключавшееся в прикладывании компрессов из влажной земли к голове и груди. Двое из них были спасены. Двадцать больных, которым продолжали давать коньяк, умерли.

Тем временем муниципалитет принимал новые меры. Милях в семи от Йоханнесбурга находился лазарет для инфекционных больных. Двоих выживших наших больных перевели в палатки поблизости от лазарета, и было решено отправлять туда всех вновь заболевших. Итак, мы освободились от нашей работы.

Через несколько дней мы узнали, что добрая сиделка заразилась чумой и сразу же скончалась. Нельзя объяснить, каким образом спаслись двое из больных и почему не заразились мы, но этот опыт укрепил мою веру в эффективность лечения землей и усилил неверие в коньяк, хотя бы и применявшийся как лекарство. Я понимаю, что нет достаточных оснований для такой убежденности, но я не могу освободиться от впечатления, которое у меня тогда сложилось, и поэтому счел необходимым упомянуть о нем здесь.

Как только разразилась чума, я опубликовал в печати резкое письмо, в котором обвинял муниципалитет в пренебрежении к нуждам поселка, перешедшего в его владение, и возлагал на него ответственность за вспышку чумы. Письмо привело меня к знакомству с Генри Полаком. Этому же письму я отчасти обязан дружбой с ныне покойным преподобным Джозефом Доуком.

Я уже говорил, что обычно питался в вегетарианском ресторане. Там я познакомился с Альбертом Уэстом. Обычно мы каждый вечер встречались в ресторане, вместе оттуда уходили и совершали послеобеденную прогулку. Уэст был компаньоном небольшого издательского предприятия. Он прочел в газете мое письмо о причинах вспышки чумы и, не найдя меня в ресторане, обеспокоился.

С тех пор как началась чума, мои товарищи по работе и я уменьшили свой рацион, так как я давно взял себе за правило соблюдать легкую диету в периоды эпидемий. Поэтому в те дни я вовсе не обедал, а второй завтрак заканчивал до прихода посетителей. Хозяина ресторана, с которым был хорошо знаком, я предупредил, что ухаживаю за больными чумой и поэтому стараюсь по возможности избегать встреч с друзьями.

Не видя меня в ресторане день или два, мистер Уэст явился ко мне на дом рано утром, как раз когда я выходил на прогулку. Увидев меня в дверях, он сказал:

– Я не нашел вас в ресторане и не на шутку перепугался, не случилось ли чего с вами. Поэтому я решил зайти к вам с утра, чтобы наверняка застать дома. Я предоставляю себя в ваше распоряжение, готов помогать ухаживать за больными. Вы знаете, что у меня нет никого на иждивении.

Я выразил ему свою признательность и, ни секунды не раздумывая, ответил:

– Я не возьму вас ухаживать за больными. Если новых случаев заболеваний не будет, мы освободимся через день или два. Но у меня есть к вам другая просьба.

– Какая именно?

– Не могли бы вы взять на свое попечение «Индиан опинион» в Дурбане? Мистер Маданджит, по-видимому, задержится здесь, а кто-нибудь должен быть в Дурбане. Если бы вы могли туда поехать, я бы чувствовал себя на этот счет спокойным.

– Вы знаете, что у меня есть дела по издательству. Весьма вероятно, я смогу поехать, но позвольте мне дать окончательный ответ вечером. Мы поговорим об этом во время нашей вечерней прогулки.

Он согласился ехать. Вопрос о вознаграждении его не интересовал, поскольку он не руководствовался денежными соображениями. Но все же мы договорились о вознаграждении в десять фунтов стерлингов в месяц, не считая участия в прибыли, если таковая будет. На следующий же день мистер Уэст выехал в Дурбан вечерним почтовым поездом, поручив мне вести его дела в Йоханнесбурге. С этого дня и до самого моего отъезда из Южной Африки он был соучастником моих радостей и горестей.

Мистер Уэст происходил из крестьянской семьи из Лоута (Линкольншир). Он получил обычное школьное образование, но многому научился в школе жизни, а также занимаясь самообразованием. Я всегда знал его как честного, трудолюбивого, богобоязненного и гуманного человека.

Подробнее читатель узнает о нем и его семье в последующих главах.

XVII. Поселок предан огню

Мои товарищи по работе и я освободились от ухода за больными, но оставалось еще много дел, связанных с последствиями чумы.

Как я уже упоминал, муниципалитет пренебрежительно относился к нуждам поселка, однако, когда вопрос касался здоровья белых граждан, он был начеку: затрачивал большие средства на охрану их здоровья и теперь деньгами буквально «заливал», как водой, очаги эпидемии чумы.

Несмотря на многочисленные грехи