Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

Примерно в то же время адвокат Маданджит предложил мне начать с ним вместе издавать газету «Индиан опинион». Раньше он уже занимался издательским делом, и я одобрил его предложение. В 1904 г. газета стала выходить. Первым ее редактором стал адвокат Мансухлал Наазар. Но основное бремя работы легло на меня, и почти все время я был фактическим руководителем газеты. Это произошло не потому, что Мансухлал не мог выполнять эту работу. В бытность свою в Индии он много занимался журналистикой, но никогда не решился бы писать по таким запутанным вопросам, как южноафриканские, и предоставлял это мне. Он питал глубочайшее доверие к моей проницательности и поэтому возложил на меня ответственность по составлению редакционных статей. Газета выходила еженедельно. Вначале она выпускалась на гуджарати, хинди, тамильском и английском языках. Но я убедился, что издания на тамильском языке и на хинди излишни. Они не достигали цели, и я упразднил их: я понимал, что продолжать выпуск газеты на этих языках было бы даже заблуждением.

Я не предполагал, что мне придется вкладывать средства в издание газеты, но скоро убедился, что она не может существовать без моей финансовой помощи. И индийцы, и европейцы знали, что, не являясь официальным редактором «Индиан опинион», я фактически несу ответственность за ее направленность. Ничего существенного не произошло бы, если бы газета вообще не издавалась, но прекращение ее выпуска было бы для нас потерей и позором. Поэтому я беспрестанно ссужал средства, пока наконец не вложил в газету все свои сбережения. Помнится, иногда вынужден был тратить на издание по семьдесят пять фунтов стерлингов в месяц.

Но газета, как мне кажется, сослужила общине хорошую службу. Она никогда не рассматривалась как коммерческое предприятие. За весь период моего руководства газетой перемены в ее направлении отражали перемены в моем мировоззрении. В те времена «Индиан опинион», как теперь «Янг Индия» и «Навадживан», была зеркалом части моей жизни. На ее страницах я изливал свою душу и излагал свое понимание принципов и практики сатьяграхи. В течение десяти лет, т. е. вплоть до 1914 г., за исключением перерывов в связи с моим вынужденным отдыхом в тюрьме, едва ли хоть один номер «Индиан опинион» вышел без моей статьи.

Не припомню, чтобы в этих статьях, которые я не имел возможности тщательно обдумывать и взвешивать, было сознательное преувеличение или хоть слово, написанное ради удовольствия. Газета стала для меня школой сдержанности, а для друзей – средством общения с моими мыслями. Критик не нашел бы в ней почти ничего, вызывающего возражения. Действительно, тон «Индиан опинион» вынуждал критика обуздывать свое перо. Без «Индиан опинион», пожалуй, невозможно было бы и проведение сатьяграхи. Читатели искали в ней достоверные сведения о сатьяграхе и положении индийцев в Южной Африке. Для меня газета явилась средством изучения человеческой природы во всех ее проявлениях и оттенках, поскольку я всегда стремился к установлению тесной и откровенной связи между редактором и читателями. Мои корреспонденты заваливали меня письмами, в которых изливали свою душу. Письма были дружеские, критикующие или ядовитые, в соответствии с темпераментом писавших. Изучать, переваривать эти письма и отвечать на них было для меня хорошей школой. Посредством переписки со мной община как бы размышляла вслух. Это помогало мне лучше осознать ответственность журналиста, а завоеванный таким путем авторитет в общине способствовал тому, что наше движение становилось эффективным, величественным и непреодолимым.

Уже в первый месяц издания «Индиан опинион» я понял, что единственной целью журналиста должно быть служение обществу. Газета – великая сила, но подобно тому, как ничем не сдерживаемый поток затопляет берега и истребляет посевы, так и не подчиненное контролю перо журналиста служит только разрушению. Если контроль осуществляется со стороны, он еще губительнее, чем его отсутствие. Контроль приносит пользу, лишь когда исходит от самого журналиста. Если с этой точки зрения подойти к содержанию газет, пожалуй, немногие из них выдержали бы испытание. Но кто прекратит издание бесполезных газет? И кто может быть судьей? Полезное и бесполезное, как вообще доброе и злое, развивается совместно, а человек должен уметь сделать для себя выбор.

XIV. Поселки для кули или гетто?

Определенные слои населения (оказывающие нам важнейшие социальные услуги), те самые, которые у нас, индусов, считаются «неприкасаемыми», изгнаны в отдаленнейшие кварталы города или деревни. Эти кварталы называются на языке гуджарати «дхедвадо», и название это приобрело пренебрежительный оттенок. Совершенно так же в христианской Европе евреи были когда-то «неприкасаемыми», и кварталы, отведенные для них, имели оскорбительное название «гетто». Аналогичным образом в наши дни мы сделались неприкасаемыми в Южной Африке. Будущее покажет, насколько жертва Эндрюса и волшебный жезл Састри способствовали нашей реабилитации.

Древние евреи считали себя, в отличие от всех других народов, народом, избранным Богом. Это привело к тому, что их потомков постигла необычная и даже несправедливая кара. Почти точно так же индусы считали себя арийцами, или цивилизованным народом, а часть своих родичей – неарийцами, или неприкасаемыми. Это привело к тому, что необычное, пусть и справедливое, возмездие постигло не только индусов в Южной Африке, но также мусульман и парсов, поскольку все они выходцы из одной страны и имеют тот же цвет кожи, что и их братья-индусы.

Читатель теперь должен в известной мере понять значение слова «поселки», которое я поставил в заголовке этой главы.

В Южной Африке мы получили отвратительную кличку «кули». В Индии слово «кули» означает только носильщика и возчика, но в Южной Африке это слово приобрело презрительное значение. Оно означает там то же самое, что у нас «пария», или «неприкасаемый», а кварталы, отведенные «кули», называются «поселками для кули». Такой поселок был и в Йоханнесбурге, но в противоположность другим населенным пунктам, где были такого рода поселки и где индийцы имели право владения, в йоханнесбургском поселке индийцы получили свои участки только в аренду на девяносто девять лет. Площадь поселка не увеличивалась по мере роста населения, и люди жили крайне скученно. Если не считать случайных мероприятий по очистке отхожих мест, муниципалитет ничего не предпринимал для санитарного благоустройства, еще меньше делал он в отношении дорог и освещения. Да и трудно было ожидать, чтобы он интересовался санитарными условиями поселка, в то время как он был вообще равнодушен к благосостоянию его жителей. Сами же индийцы были столь несведущи в вопросах коммунальной санитарии и гигиены, что ничего не могли сделать без