Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи - Инесса Николаевна Плескачевская

Влюблялись в танец, талант, энергию, которая выплескивалась в зал, удивительное сценическое обаяние, в харизму (хотя во времена, когда Плисецкая царила на сцене, об этом еще не говорили).

Михаил Лавровский – один из тех немногих (в их числе еще Валентин Елизарьев и Сергей Радченко – это из тех, с кем я разговаривала), кому женских чар Плисецкой удалось избежать.

– У нее был талант, действительно. На сцене она потрясающая просто. Самое главное – полностью, такого вообще не бывает – талант, сочетающийся с абсолютно идеальными внешними данными. Я был на каком-то вечере, она не танцевала, просто вышла на сцену в платье. Раскрыла руки, повернулась – гениально просто, – говорит он.

А Сергей Радченко говорит, что, конечно, был влюблен в Плисецкую, но только как в партнершу:

– Что бы она ни делала, всем это нравилось. Не было такого, чтобы «что-то не то она сделала» – не в музыку, или еще что. Майя, – Сергей повышает голос, и я понимаю, что сейчас он скажет что-то важное, – никогда не ругала партнеров. Вот мы были в поездке, и Фадеечев Коля ее завалил. Она начала хохотать, не может сдержать смех. Я сам это слышал…

– Он ее с ноги снял, а она такая: «Вали, вали», – смеется Елена Радченко.

– И хохочет, – заканчивает Сергей.

– Прямо на сцене?

– Прямо на сцене. Это было в Финляндии, и я стоял за кулисами. Мы просто поражались. И получилось настолько все естественно. Единственное неестественное было – нельзя было в этот момент улыбаться: в «Лебедином» совсем по-другому все.

Александр Фирер говорит, что иногда красота и гений Плисецкой действовали на людей удивительным образом, и вспоминает, как директор французского культурного центра практически утратил дар речи, стоило Майе Михайловне посмотреть на него своими «большими, огромными глазами».

– Она знала, что так действует на людей?

– Она видела, конечно, но не делала это специально. Иногда ее это даже немного раздражало, потому что ей хотелось, чтобы с ней беседовали, а человек молчал. Или вот подходит к ней журналист, и просто «э… э… э…». И Майя Михайловна ему говорит: «Вы можете что-нибудь, кроме “э”?». Когда Владимир Владимирович Путин вручал ей орден на сцене Большого театра, Майя Михайловна появилась в костюме Кардена, и Путин не знал, как прикрепить этот орден – и такое платье, и такая Майя Михайловна. И она мне рассказывала: «Я ему говорю: “Колите!”».

Или вот известная история с бриллиантовыми серьгами – когда Плисецкая была так впечатлена танцем Сильви Гиллем, что пошла к ней за кулисы, недолго думая вытащила из ушей серьги (поговаривают, подаренные когда-то Лилей Брик) и протянула Сильви. Гиллем, кстати, называют последней «примой-балериной ассолюта» (это почетное звание получают самые яркие балерины) – своим опытным глазом Плисецкая (которая тоже была «ассолюта», как и Уланова) сразу разглядела незаурядный талант. Но все же немного удивилась, что Сильви приняла подарок как должное. Годы спустя Александр Фирер спросил Гиллем об этом. Она ответила: «Я настолько растерялась, что не могла вымолвить ни единого слова». Плисецкая магически воздействовала на всех – на женщин и балерин в том числе.

Фирер вспоминает еще один случай на творческом вечере Майи Михайловны:

– Военный вышел подарить ей цветы и пытался ее с какими-то цветами сравнить: «Нет, Майя Михайловна, вы даже не гладиолус». Не знает, что ей сказать, и говорит: «Вы прелесть!» Потом Аркадий Райкин выходит, и он ничего сказать не может, почему-то в шею целует. И, конечно, она была разной.

Конечно. Куда менее талантливые женщины и двух дней подряд не бывают одинаковыми, и с разными людьми – разные. И настроение у нас переменчивое, и натура: бываем нежными, бываем бурными, взрываемся, становимся печальнее тишины, смеемся до колик в животе, плачем до судорог. Женщины эмоциональны, чувствительны и чувственны. В нас много всего намешано, и в Майе Плисецкой – «на сто процентов женщине», по словам ее мужа, – все это вечно женское было. «Не люблю слабости, – говорила Плисецкая. – Не люблю, когда меня жалеют. – И тут же: – Женщине нужно здорово отличаться от мужчин! Чтоб не было ничего мужского».

Журналистка, сделавшая немало интервью с Плисецкой, но попросившая не ссылаться на нее, рассказала, как много лет назад приносила на вычитку Майе Михайловне и Родиону Константиновичу черновик статьи после премьеры балета Мориса Бежара «Курозука». Как же сложно было описать этот балет и впечатление, которое он производил! – она играла в тексте словами и смыслами, написала, что в каждом человеке есть и светлое, и темное, и мужское, и женское… Щедрин спросил: она что, действительно думает, что в Майе есть что-то мужское? И сказал ей те же слова, которые и мне годы спустя повторит: Майя – на сто процентов женщина. На сто!

«Я обыкновенная, нормальная женщина, – говорила Плисецкая. – И не хочу брать на себя мужских функций. Женщина должна остаться женщиной. Не занимать постов, не ходить в костюмах и распоряжаться… Не все женщина может, что мужчина. Я не верю, что на скрипке женщина сыграет лучше, чем мужчина. Или женщина дирижер… Но я ведь вам сейчас говорю только мою точку зрения. С ней абсолютно можно не считаться». В наше время почти победившего феминизма это мнение вряд ли стало бы популярным. Но я почему-то уверена, что Плисецкая и сейчас бы его высказала без оглядки на современные тенденции: она всегда позволяла себе эту роскошь – оставаться собой. Всегда подчеркивала: в их семье лидер – Щедрин: «Потому что больше я его слушаю». А если что-то не складывается или она нуждается в утешении, он приходит на помощь: «Утешает меня только Щедрин. Он всегда знает, что сказать и как поступить. Щедрин убежден, что я лучше всех. А такого человека, как он, вообще на свете больше нет».

Валерий Лагунов рассказывал, как в одной восточной стране на банкете, который давали после спектакля, к Плисецкой подошел человек и сказал, что президент страны просит Майю Михайловну подойти к его столику. Не сдвинулась с места: «Передайте ему, что я пока еще женщина». И президент подошел к ней сам, говорит Лагунов. А как можно было не подойти? Своей женственностью – не показной, а глубокой, врожденной, внутренней – Плисецкая могла обезоружить кого угодно. И до экстаза – да, во всех смыслах – тоже могла довести любого: такой была ее природа, такой у нее был удивительный дар. Вечная женщина. Извечная женственность.

Не считая Родиона Щедрина, который всегда был для нее в некоторой степени волшебником, только однажды Плисецкая столкнулась с мужской – творческой, творящей – магией, почти равной ей по силе. Это был Морис Бежар: «У Бежара была очень неординарная внешность. В нем было что-то от Мефистофеля, –