Робеспьер. Портрет на фоне гильотины - Филипп Бурден

которая потом прекратила существование, и об усердной учебе в Аррасе и Париже. На основании собственного детства Робеспьер строит представление о браке, одновременно идеалистическое и искреннее, и ищет, возможно, ту семейную жизнь, которой сам он лишился в возрасте шести лет.

Максимилиан де Робеспьер родился и был крещен в Аррасе 6 мая 1758 года в семье адвоката Франсуа де Робеспьера и дочери пивовара Жаклин Карро [10]. За несколько месяцев до этого в семье разражается драма: на момент венчания Жаклин находится на пятом месяце беременности, и родители Франсуа отказываются присутствовать на церемонии в приходской церкви Сен-Жан-ан-Ронвиля. Причиной этого был стыд или замешательство от такого брака в городе с сильной католической культурой и влиятельными церковниками, а может, обида из-за последствий дурного поведения Франсуа. Кюре Сен-Жана идет навстречу обеим семьям, избавляет их от двух объявлений о венчании из положенных трех и ограничивается одним, всего за два дня до свадьбы. Но всему кругу общения Робеспьеров известно о скандале.

Тем не менее семья Робеспьер мирится с поступком сына, и через несколько месяцев отец соглашается стать крестным отцом Максимилиана. Невзирая на предосудительное начало, супружеская жизнь Жаклин и Франсуа оказывается плодотворной: после Максимилиана, между 1760 и 1763 годами, Жаклин производит на свет Шарлотту, Генриетту и Огюстена.

В 1764 году, через год после рождения Огюстена, в молодой семье происходит трагедия. Пятый ребенок умирает при рождении, 7 июля; через девять дней умирает 29-летняя Жаклин. Ее смерть потрясает молодую семью. По точно неизвестным нам причинам Франсуа не присутствует на похоронах жены; как представляется, он не только не занимается своими детьми, но и даже не видится с ними в короткие посещения Арраса, пока не умирает в 1777 году. Детей разлучают: девочек забирает тетка с отцовской стороны, а шестилетний Максимилиан и годовалый Огюстен живут с Карро, своими престарелыми дедом и бабкой с материнской стороны и их дочерями.

Есть соблазн усмотреть в обстоятельствах детства Робеспьера ключ к его характеру во взрослой жизни, которого не избегают многие биографы. В конце концов, он родился у людей, ставших парой из-за социального давления. Затем его любимая мать умирает при родах, едва ему исполняется шесть лет, оставляя его старшим из четверых детей, розданных в две родственных семьи. С отцом он не видится. Не это ли лишенное материнской и отцовской любви детство старшего из четырех «сирот» сделало его не по годам серьезным, тревожным и работящим, недоверчивым к близости и полным злобы к более удачливым людям? А тут еще понимание, что семейная традиция профессионального успеха и социального превосходства скомпрометирована личной трагедией… В знаменитой биографии Макса Галло, историка, журналиста и политика, крах семьи Максимилиана в 1764 году назван причиной его предполагаемой болезненной чувствительности и неизбывной потребности быть принятым другими людьми:

«Чувство вины за отца и перед отцом, глубокая тоска, порожденная этой виной и ранней смертью матери в его детстве, окажут влияние на всю жизнь Максимилиана Робеспьера. Больше, чем у кого-либо еще, его характер, его способ существования обусловлены изначальными обстоятельствами» [11].

Если опираться на исследование детства Робеспьера, предпринятое недавно биографом Лораном Диньли, «шестилетний Максимилиан страшно переживает эту утрату». Невозможно сомневаться, пишет Диньли, что эта детская травма привела к неспособности устанавливать близкие отношения и даже к комплексам собственной внешности, чистоты и физической близости. У него разовьется навязчивое желание подчинять людей режиму добродетельного спартанского поведения [12].

Доказательства подобного анализа не вполне очевидны, они проистекают из сомнительной гипотезы, что в основе чудовищных событий 1792–1794 годов лежит именно фундаментально поврежденный характер Максимилиана. С тем же успехом можно утверждать, что Максимилиан рос в большой любящей семье, где детям давали регулярно видеться и где ему обеспечивали все возможности для интеллектуального развития. Во всяком случае, именно об этом говорят единственные оставшиеся у нас свидетельства о его детстве, собранные его сестрой Шарлоттой перед смертью, в 1834 году. Она вспоминает, что кончина их матери погрузила Максимилиана в глубокую грусть и сделала его очень серьезным и послушным ребенком. Прежде «несобранный, непоседливый, подвижный», он становится «обстоятельным, разумным, усердным», больше интересуется чтением и строительством макетов церквей, чем шумными играми. Все это хорошо согласуется с обстановкой набожности, в которой его воспитывали верующие тетки. Но детям хватает любви и сердечности. Каждое воскресенье девочки отправляются на улицу Ронвиль, проводить время со своими братьями, и это – «дни счастья и радости», когда они разглядывают коллекцию картинок, которые им показывает Максимилиан [13]. Хотя Робеспьер ни слова не говорит о своем детстве на тысячах страниц своих написанных позднее речей и прочих текстов, нельзя усомниться в том, что оно сыграло важнейшую роль в развитии его представлений о семье.

В 1781 году Максимилиан возвращается в Аррас после 12 лет учебы в коллеже Людовика Великого, чтобы начать адвокатскую карьеру, и живет со своей сестрой Шарлоттой. Ему 23 года, ей 21. Он быстро производит впечатление на своих коллег адвокатов. Центром культурной жизни Артуа является Королевская академия, и в 1783 году 25-летнего Робеспьера избирают одним из 13 ее членов. В апреле 1784 года трое новых членов выступают с речами на разные темы: один осуждает злоупотребления властью, второй рассказывает об атмосферном воздухе, а Робеспьер «берется доказать происхождение, несправедливость и вред для близких преступника позора, сопровождающего наказание» [14].

Внимание привлекли два аспекта этого доклада. Во-первых, он выходит за рамки темы и ставит под вопрос кодекс чести, на которой основано аристократическое общество. Во-вторых, он разбирает как пример предвзятости утрату прав всеми членами семьи человека, виновного в определенных преступлениях:

«Еще мне хотелось бы, чтобы закон больше не ставил никаких клейм на незаконнорожденных; чтобы он перестал карать их за слабости отцов, лишая гражданского достоинства и даже церковного душепопечения… наконец, чтобы прекратились действия, внушающие гражданам мысль, что существуют разумные основания считать человека ответственным за проступок, коего он не совершал» [15].

Мы не можем знать в точности, была ли горечь этого замечания Робеспьера о презрении знати к народу – как и выбор этой темы для первого своего выступления в Академии – выражением стойкого беспокойства из-за обстоятельств его рождения. Робеспьер появился у родителей, состоявших в браке, но должен был задаваться вопросом, почему его родители поженились так поздно, когда его мать уже была беременна. Не думал ли он, что в глазах власть имущих этого провинциального городка он всегда будет нести ответ за известный всем позор своего отца?

Несмотря на все большую прямоту и откровенность его выступлений в судах Арраса, его честолюбие не вызывает зависти у собратьев по Академии, директором которой его выбирают на годичный срок в феврале 1786 года. Так он достигает вершины интеллектуальной жизни Арраса. По традиции новый директор произносит речь. Робеспьер мог бы ограничиться банальностями о важности Просвещения и морали. Но нет, он, как ни удивительно, продолжает начатое в первой его речи двумя годами ранее. Более двух часов он распространяется о «законодательстве, регулирующем права и положение незаконнорожденных» [16]. Он с пылом поднимет ключевой вопрос о правах внебрачных детей, ни разу не упоминая своего случая. Эта речь важна не только как прямое высказывание о центральном убеждении Робеспьера – необходимости делать упор на социальное неравенство – «нищета развращает народ и портит его душу, подталкивая к преступлению» [17], – но и как формулировка его отношения к браку и семье как к краеугольным камням общества:

«Брак – плодотворный источник добродетели; он привязывает сердце к тысяче достойных предметов, приучает к нежным и честным чувствам. Это правило заимствуется у самой природы: становясь отцом, человек обычно становится честнее» [18].

В качестве директора Академии Робеспьер председательствует на ежегодном открытом заседании в апреле 1787 года, где празднуется заочный прием четырех новых почетных членов, в том числе двух женщин: Мари Ле Масон Ле Гольф из Гавра и Луизы де Кералио, проживающей в Париже. В отчете о заседании говорится об ответе Робеспьера на обращение последней с благодарностью Академии, зачитанное секретарем Дюбуа. Робеспьер пользуется этой возможностью, чтобы предложить принимать женщин в литературные общества из-за взаимодополняемости женской и мужской природы, «силы и глубины мужского гения и красоты и изящества женского…». Однако он подчеркивает, что Академии должны распахнуть двери женщинам наряду с мужчинами не для того, чтобы