Михаил Киссель - Джамбаттиста Вико

Согласно диалектико-материалистической методологии, настоящая экспликация философского понятия требует не формально-логической дефиниции, а резюме результатов исследования. К этому исследованию мы только приступили и потому начнем с установления исходного смысла термина. Лучше всего эксплицировать это выражение Вико по частям. Что значит «вечная история»? Наш автор отвечает на этот вопрос следующим образом: «…ведь даже если этот Мир был создан во времени и по частям, то Порядок, в нем заложенный, всеобщ и вечен… Поэтому в настоящей Науке господствует следующий вид доказательств: именно так должна была раньше, так должна теперь и так должна будет впредь протекать история Наций…раз данный Порядок был установлен Божественным Провидением…» (там же, 115; 117). Стало быть, «вечность истории» означает развертывание исторического процесса по одному и тому же «порядку», раз и навсегда установленному от бога. Исторический процесс может повторяться до бесконечности, но всякий раз последовательность «возникновения и исчезновения», т. е. структура процесса, будет той же самой. Архетип процесса вечен и неизменен, а на языке Платона архетип, образец, модель и т. п. (мы стараемся подобрать современные эквиваленты) получил название «идеи». Отсюда и выражение «идеальная история». Правда, тут могут возникнуть посторонние ассоциации в связи со словом «идеальный» (т. е. относящийся к идеалу), однако лучшего слова, пожалуй, не подобрать, а понимание платоновского контекста выражения предупреждает возможное недоразумение.

Вечная идеальная история не есть что-то воображаемое и желаемое в противоположность тому, что совершается на самом деле. Совсем напротив, это и есть подлинная реальность исторического процесса, но доступная лишь чистому разуму, освобожденному от хаотической видимости непосредственного чувственного восприятия. Подлинная наука есть восхождение к идее. Только это восхождение и дает нам настоящую истину, т. е. вечный и неизменный «порядок вещей». «Тогда окажется разъясненной История, но не отдельная и временная История Законов и Деяний Греков или Римлян, а История, идентичная в уразумеваемой сущности и разнообразная в способах развития. Таким образом мы получили Идеальную Историю вечных Законов, соответственно которым движутся Деяния всех Наций в их возникновении, движении вперед, состоянии, упадке и конце» (там же, 460). Следовательно, идеальная история есть «История, идентичная в уразумеваемой сущности и разнообразная в способах развития». Эта замечательная формулировка заслуживает быть повторенной много раз. Она производит впечатление и в наше время. В ней выражена необходимая, исходная ступень научного подхода к истории. Научный подход к какому бы то ни было предмету всегда есть поиск чего-то неизменного (разумеется, относительно) и постоянного, сохраняющегося в различных, внешне несхожих условиях. Поскольку философская мысль того времени не имела адекватного аппарата для обозначения такой инвариантной структуры, Вико обращается к платоновской традиции, критически ее переосмысливая, в чем и сказалось его новаторство.

У Платона восхождение к идее есть прерогатива философского мышления, углубляющегося в безусловную основу сущего. Царство идей — нетленных моделей чувственно воспринимаемых вещей — лежит по ту сторону материального мира, который есть весьма несовершенный его отпечаток. Поэтому мир не столько помогает, сколько мешает приобщиться к сияющим чертогам идеи, открытым лишь чистому умозрению, или, как говорили великие рационалисты XVII в. вроде Спинозы, «интеллектуальной интуиции». Но в замысле «Новой науки», поистине грандиозном и смелом, прямое усмотрение идеи, т. е. вечной идеальной истории, составляющей общую природу наций, есть результат исследования, а не догматически утверждаемая предпосылка. Прежде чем ее определение приобретает статус истины, оно должно пройти через целую шеренгу доказательств философских, филологических и исторических. Или же, как пишет наш автор, необходимы еще «основания Достоверного… чтобы посмотреть на фактах тот мир наций, который мы созерцали в идее. Это — в точности философский метод, наиболее укрепленный Фрэнсисом Бэконом, бароном Веруламским, которым он работал над вещами природы в книге „Cogitata et visa“ и который перенесен нами на Человеческие Гражданские Вещи» (там же, 80).

Итак, в том, что касается метода, Вико следует по стопам Бэкона. Вернее сказать, думает, что следует, потому что, как мы постараемся показать в дальнейшем, его собственный метод далеко не тождествен бэконовской индукции. Наш автор разделял предрассудок современников, считавших бэконовскую индукцию методом новой «экспериментальной философии» (т. е. экспериментально-математического естествознания, ибо в то время это было одно и то же). Вот его собственное высказывание: «…Аристотель, учивший Силлогизму, т. е. такому методу, который скорее объясняет универсалии в их частностях, чем объединяет частности, чтобы собрать из них универсалии; и Зенон с Соритом, соответствующим методу современных философов, утончающим, но не оттачивающим умы. Двое последних не принесли никаких заметных плодов на пользу роду человеческому. Поэтому с большим к тому основанием Бэкон Веруламский, столь же великий философ, как и политик, излагает, одобряет и разъясняет Индукцию в своем „Органоне“; ему неизменно следуют Англичане весьма плодотворно для Экспериментальной философии» (там же, 193). Здесь Вико выступает как истинный наследник основоположников новой философии с их непримиримой антиаристотелевской тенденцией, доведенной до несправедливости, ибо Аристотель отождествлялся ими со схоластической премудростью, сковывающей движение научной мысли. Теперь мы, конечно, решительно не можем согласиться с уничижительным приговором Вико. Но что труднее понять, так это то, как категорическое неприятие Аристотеля соединялось в философии XVI–XVII вв. с культом Платона. Это было характерно и для итальянской натурфилософии, особенно для Марсилио Фичино, Пико делла Мирандола, Бруно и Кампанеллы, через посредство которых к традиции неоплатонизма приобщился и Вико. Хотя философия Платона и неоплатонизм далеко не идентичны, в сознании людей того времени они были настолько сближены, что порою не различались. На философию Платона опирался, как известно, создатель классической физики Галилео Галилей: теория идей, или «форм», пригодилась ему для обоснования правомерности математического описания физической реальности, для доказательства знаменитого положения о том, что «книга природы написана математическими письменами». Подобным же образом и Вико в платоновских «формах» усмотрел основания своей «новой науки о гражданских вещах», ибо «форма» такой науки, и он это отчетливо понимал, требовала усмотрения единообразного «порядка», или — более современным языком — закономерных отношений между социальными явлениями. Здесь обнаруживается глубокое внутреннее родство между «новой наукой» (об обществе) Вико и новой наукой (о природе) Галилея и Ньютона. Возникшее почти на глазах Вико экспериментально-математическое естествознание оказало могущественное влияние (характер которого мыслитель, по-видимому, не вполне сознавал) на формирование его замысла. Поэтому перечень наставников, содержащийся в его «Автобиографии», можно пополнить по крайней мере еще одним именем — именем его гениального соотечественника Галилея. Подобно Галилею Вико не просто заимствовал идеи из учения Платона, а переосмыслил последнее в соответствии со своей новаторской программой превращения груды разрозненных историко-филологических сведений о прошлом в подлинную науку об обществе. В отличие от Галилея он не достиг осуществления своего замысла, но само требование научного подхода к исследованию общества и формулирование некоторых предварительных условий его реализации явились важным приобретением общественной мысли.