Михаил Девятаев - Николай Андреевич Черкашин

Иосиф Станиславович Башко, то ли латыш, то ли белорус, то ли литовец. Ну, в общем, из «тутэйших», из местных. Тот еще пилотяга. Командовал он авиационным отрядом, по-нынешнему – эскадрильей, стоявшей в полусотне верст от Минска в деревне Станьково. Там было хорошее грунтовое поле. С него «Муромцы» взлетали и шли на бомбежку немецких позиций, а потом возвращались и отмечали боевой вылет в графском замке сестер Чапских. Собственно, в нем мы и квартировали, а летное поле начиналось сразу же от ворот усадьбы. Очень удобно было.

Надо сказать, что летали мы не слишком высоко – до трехсот метров, и нас сильно донимал обычный винтовочный огонь с земли. Немцы били по «Муромцам» залпами, а поскольку никакой броневой защиты у нас не было, то летчики подкладывали под сиденья чугунные сковороды, чтобы не лишиться ненароком детородных органов.

Это сообщение неизменно вызывало смех слушателей и всевозможные шуточки по поводу того, что после полетов на этих сковородах жарили яичницу.

Смех смехом… Ипатов давал время на потеху, а потом приступал к весьма серьезным, драматическим эпизодам…

– Однажды отряд в полном составе вылетел на бомбардировку позиций под Сморгонью. Но один из самолетов, «Муромец-16», которым командовал поручик Дмитрий Макшеев, вышел из строя и лег на обратный курс в Станьково. Раций у нас не было, но Башко догадался, что случилась техническая неисправность и Макшеев возвращается в базу. Ну пусть возвращается, и без него отбомбимся. А у «муромцев» была возможность выходить во время полета прямо на крыло. И механик добрался до неисправного мотора и исправил поломку. Садиться в Станьково с исправными моторами? Подумают, что струсил и вернулся в базу под фальшивым предлогом. И Макшеев ложится на боевой курс. А мы уже отбомбились и возвращаемся обратно. «Муромцу-16» пришлось бомбить в одиночку, без прикрытия своих машин. На него насели немецкие истребители и сбили его. Огромный самолет упал вблизи деревни Боруны. Виноват ли Макшеев? Как бы поступили вы?

Майор спрашивал курсантов будто на экзаменовке. И большинство, и Девятаев в том числе, ответили:

– Бомбить! Макшеев поступил правильно.

И только один сказал:

– Из-за своих амбиций загубил самолет и весь экипаж. В следующий раз взял бы двойную норму бомб, да и отработал…

Разгорелся спор. Спорили долго и жарко. Потом Ипатов подвел итоги:

– Дело не в личных амбициях. Дело в чести. Вышел из боевой линии, оставил товарищей, сел на свой аэродром с нерастраченным боезапасом – и докажи потом, что не трус? Ведь все моторы в строю… Патовая ситуация. Но дело чести; все пятна на ней смываются только кровью. Что на дуэли, что в бою…

– «Илья Муромец» – это же летающая крепость! Что у него, пулеметов не было, чтобы отбиться?

– Пулеметы были. Но перед групповым полетом их снимали, чтобы увеличить бомбовую нагрузку.

А самолет Макшеева действовал в одиночку. Вот и не отбился без пулеметов. Экипаж стрелял по истребителям из наганов…

Вот такие «внеклассные» уроки тактики и чести преподавал «сталинским соколам» старый авиатор. Его вскоре убрали из училища. Говорили: по возрасту и здоровью. Из всех его рассказов об отряде «муромцев» и его командире полковнике Башко Девятаеву запал в душу побег из плена на самолете. Дело было так.

Шла февральская революция. В феврале 1917 года немцы сильно продвинулись к Минску – солдаты бросали фронт – и создалась угроза захвата нашего аэродрома в Станьково. Тогда Башко поднял в воздух все, что оставалось от отряда – два корабля. За штурвалом головного сидел сам. Он взял курс на Смоленск, где был аэродром. А у второго «Муромца» забарахлил мотор, и он сел в Борисове и, чтобы самолет не достался немцам, сжег его там. Сам же Башко долетел до Бобруйска в надежде пополнить запас топлива до Смоленска. Но в Бобруйске стояли части Первого польского корпуса. Поляки не хотели, чтобы «муромец» летел в русский Смоленск, и арестовали экипаж во главе с командиром. Держали долго, но, слава богу, под домашним арестом. За это время Башко подговорил трех поляков бежать с ним на самолете. Те согласились. Но баки машины – и топливный, и масляный – были пусты. Для задуманного перелета надо было пудов тридцать бензина и несколько пудов масла. Где их взять, когда ты ежеминутно под надзором? Помогли те же поляки. Приносили в день по пуду и заливали в баки. Тайно, конечно.

Подготовка растянулась до мая 1918 года. В Москве уже возникло советское правительство. А немцы тем временем предъявили ультиматум Первому польскому корпусу о полном разоружении. Медлить уже было нельзя. И тогда рано утром Башко со своими друзьями-поляками поднял самолет в воздух. Но полет проходил в очень сложных метеоусловиях. Башко потом рассказывал:

«Все волнения да и три последние ночи без сна, риск бегства стали сказываться – я засыпал за штурвалом! И чтобы избежать катастрофы, приказал одному из компаньонов сесть рядом со мной и подбадривать меня. Так мы летели часа три, и я уже чувствовал, что больше не могу. А тут еще, как на зло, оба левых мотора чихнули и остановились. Корабль начал разворачиваться влево. С этим я уже не мог бороться и почти заглушил правые моторы. Это сразу же привело в чувство, понял, что посадка необходима, иначе разобью машину. Перевел корабль на планирование и, всматриваясь в землю, искал место для посадки. На мое счастье, недалеко увидел хороший лужок, а рядом пахота. Решил рискнуть, подвел корабль к земле, выключил правые моторы и на предельном режиме коснулся земли. Лужок оказался твердым, и мы, пробежав до самой пахоты, благополучно остановились».

Эта была деревня Желанья Смоленской губернии. Местные жители сразу арестовали экипаж и отобрали оружие – ведь на крыльях самолета были еще «царские» опознавательные знаки: трехцветные – бело-сине-красные – круги.

Этот рассказ запомнился Девятаеву в подробностях на всю жизнь. И не зря…

Историческая справка

Авиаконструктор Игорь Сикорский приезжал на фронт в район Молодечно, чтобы, учтя трагический опыт «Муромца-16», модернизировать бомбардировщик. После гибели Макшеева корабли отряда продолжали боевые вылеты вдоль всего фронта, отыскивали немецкие аэродромы разведывательной авиации и наносили им большие потери. Воздушные бои происходили почти в каждом полете, но немцы не решались открыто приближаться к аппаратам Сикорского. 5 ноября 1916 года корабль Башко после успешной бомбардировки немецкого аэродрома в районе Сморгони был атакован пятью истребителями. Три неприятельские машины русские летчики повредили, а сами благополучно приземлились на своем аэродроме. До самого 1917 года немецкие истребители не пытались атаковать корабли Сикорского. Недаром полковник германского генерального штаба фон Бек в то время писал: «Немцы имеют полное основание бояться гигантских аэропланов Сикорского, управляемых отчаянно смелыми русскими