Михаил Фомичёв - Путь начинался с Урала

Наш эшелон прибыл с опозданием на два часа. Подполковник Панфилов, заметив меня и Хохлова, бегом направился к нам.

— Как доехали? — был мой первый вопрос.

— Отставших и жертв нет. Все хорошо, — доложил Панфилов.

Началась выгрузка. Танки с платформы уходили в лес. Дождь немного утих, ветер разогнал тучи, и небо слегка прояснилось.

— Воздух! — неожиданно крикнул кто-то из бойцов.

И тут до слуха донесся гул юнкерсов. Ударили зенитные орудия, и белые облачка разрывов рассыпались по небу. Ныряя в тучах, бомбардировщики шли на небольшой высоте. Скоро они перестроились в змейку. Сейчас наверняка начнут бомбить. Я плюхнулся в окоп, залитый водой, и тотчас рядом разорвалась бомба. Фашисты с яростью бомбили станцию. В упор ударили зенитные пулеметы. Загорелся один, второй самолет. Оставляя огненно-черный след дыма, они упали где-то в лесу.

Нам повезло: личный состав танковых экипажей не пострадал, если не считать трех человек легко раненных. А вот другие части имели потери в технике. Несколько бомб угодило и в эшелон раненых. Загорелись цистерны с горючим, пристанционные постройки. Добровольцы бросились тушить пожар…

Второй эшелон прибыл также без потерь. И вот танки рассредоточились по опушке леса. Без промедления начались тяжелые земляные работы: каждому экипажу предстояло отрыть укрытия и для танка, и для себя. И хотя мы знали, что простоим тут недолго и враг сюда уже не сможет проникнуть, существовал неписаный закон войны: остановился хоть на час — рой окоп, готовь укрытие для техники. Кто пренебрегал этим законом — расплачивался кровью.

В короткие часы передышки агитаторы проводили беседы, изучали с воинами памятки, помогали усваивать то или иное положение Боевого устава.

Подполковник Богомолов побывал почти во всех экипажах. Он умел вызвать воинов на откровенный разговор, вселить уверенность в успехе. Его примеру следовали майор Н. К. Онищук, старший лейтенант Чередниченко и другие офицеры политотдела.

По инициативе Богомолова был проведен семинар с агитаторами. Я выступил с докладом, в котором рассказал о роли агитаторов по мобилизации личного состава на успешное выполнение приказа командования. Участникам семинара были розданы бланки листков-молний, вручены различные памятки.

Мы с Богомоловым направились по подразделениям. В тени густых деревьев группа воинов. Подходим. Оказывается, идет партийное собрание первого батальона. Докладчик — замполит батальона капитан Кочерга. Повестка дня личный пример коммунистов в бою. Немногословны были танкисты. Их выступления сводились к одному: место коммуниста в бою — впереди. Тепло и просто поговорил с коммунистами Богомолов. На собрании выступил и я.

Идем дальше. В небольшом овраге огневую позицию занял экипаж лейтенанта Павла Бучковского. Танкисты выполнили большой объем работы, расчистили сектор обстрела. Мы подошли к ним, когда они беседовали. В руках у лейтенанта была Памятка танкисту. В ней давалось краткое описание танков тигр, пантера, самоходного орудия фердинанд — новых немецких машин, появившихся во время боев на Курской дуге.

Лейтенант поспешил нам навстречу.

— Вольно, продолжайте, товарищи.

— Так вот я повторяю, немецкий танк Т-VI — тяжелая машина, — продолжал командир экипажа. — Лобовая броня — сто миллиметров, калибр пушки восемьдесят восемь миллиметров, вес — шестьдесят тонн, а мотор всего лишь шестьсот лошадиных сил.

— Для такой махины это ничто! — отозвался механик-водитель Агапов. — О какой же маневренности может идти речь?

— Об этом и я толкую, — подхватил лейтенант. — Пока фриц развернется, мы его и подобьем. — Лейтенант Бучковский уткнулся в листовку: — Любопытно, товарищи, вот что: за минуту башня делает всего лишь один поворот. А о чем это говорит?

— Вот оно, уязвимое место! — воскликнул башенный стрелок М. Г. Фролов. Пока он повернет башню, я его раз…

— …И мимо, — сострил радист-заряжающий В. И. Русанов.

Все засмеялись.

— Не промахнусь, говорю это в присутствии комбрига, — запальчиво возразил башенный стрелок.

— Верим, верим, — поддержал я Фролова.

Танкисты рвались в бой, хотели скорее прийти на помощь тем, кто сражался с фашистами. Я разделял чувства однополчан. А на душе было неспокойно: ведь жесточайшая битва шла на земле, где я родился и вырос. В каких-нибудь тридцати километрах отсюда находилась родная деревня. Я знал, что односельчане пережили ужасы фашистской оккупации. Но живы ли родные? И если живы, то как им там сейчас, в непосредственной близости от фронта? Хотелось скорее получить боевую задачу и гнать, гнать фашистов с советской земли, из моего родного края. Грусть по дому щемила сердце.

Задумавшись о доме, я не заметил, как к штабному автобусу подошел командир корпуса генерал Г. С. Родин. Он протянул мне руку:

— Здравствуй, Фомичев. — И, окинув меня взглядом, тут же спросил: — Не захворал ли?

— Да нет, товарищ генерал, не жалуюсь.

Генерал хитро подмигнул:

— По дому заскучал? — И, сделав паузу, добавил: — Ничего, Фомичев, изгоним врага с родной земли — и тогда поедем к родным и друзьям.

— И я так думаю, товарищ генерал. Только больно сознавать, что враги топчут родные края. Эти места с детства близки моему сердцу.

Комкор удивленно спросил:

— Уж не родина ли это твоя?

— Возле города Белева, точнее, в семи километрах от него — деревня Слобода. Там родные мои, не знаю, живы ли.

Генерал Родин присел на ящик из-под снарядов и, положив руку мне на плечо, сказал:

— Выходит, мы земляки. Я ведь с Орловщины… Ладно, сегодня же поедешь домой. Завтра будет поздно.

— Товарищ генерал, — робко начал я, — в самом деле можно?

— Поезжай, поезжай. Только в двадцать ноль-ноль быть в бригаде. Добро?

Я рванулся с места:

— Дорошевский! Виктор, машину скорее!

Шофер растерянно смотрит на меня:

— Случилось что-то?

— Полный вперед! — крикнул я.

Виллис, петляя среди сосен, помчался в сторону Белева.

В родных краях

Разбитая дорога была запружена войсками. В сторону фронта тянулись груженые студебеккеры, туда-сюда сновали юркие полуторки, шла матушка-пехота, втаптывая в грязь колосья ржи.

Ярко светило солнце, и его лучи согревали напоенную дождями землю. Наш виллис обогнал группу раненых и проворно взобрался на косогор. Рядом колосились густые хлеба, среди которых виднелись черные полоски — следы танковых гусениц.

Город Белев остался в стороне. Мне не терпелось туда завернуть, но время не позволяло. Машина рвалась вперед. Перед глазами открылось ровное, приглаженное поле. Стояла сенокосная пора, и я вскоре увидел у Гурового оврага косарей.