И море, и Гомер – всё движется любовью… - Евгений Михайлович Голубовский

ещё он не стал Троцким, родственник жены Бориневича Конечно же, Вера Инбер, вновь таки родственница Евгении Савельевны… Здесь бывали Александр Дерибас и Василий Навроцкий, здесь бывала профессура одесских институтов.

Антон Самуилович стал одним из основателей Одесского института народного хозяйства, доцентом, а потом и профессором. Уехать в эвакуацию он уже по возрасту не смог, но, когда Одессу освободили, принял участие в создании книги, посвященной 150-летию Одессы, которое отмечалось 2 сентября 1944 года. Он был редактором этого сборника. И это была его завершающая работа. Он умер в 1946 году, на 92-ом году жизни.

Все четверо детей – Зоя, Людмила, Анатолий, Владимир стали учёными.

Мне довелось много общаться с Зоей Антоновной Бориневич-Бабайцевой, пушкинисткой, филологом, образованнейшим и мудрым человеком.

Зоя Антоновна была первенцем в семье, родилась в 1886 году. Вторую женскую гимназию закончила с золотой медалью. Затем историко-филологический факультет высших женских курсов. И всю жизнь преподавала русскую литературу.

У неё были два главных писателя, которым она посвятила свою жизнь. Пушкин и Чехов.

С восхищением я читал её работу о Чехове, где она доказывала, что чеховский единственный роман – «Драма на охоте» – пародия на бульварные романы. Помню, что мы часами спорили, мне казалось, что в такой форме Антон Павлович зашифровал свои любовные драмы, что это исповедальный роман. Зое Антоновне было семьдесят, мне двадцать, но дискуссии мы вели без поправок на возраст.

Кто только не приходил в этот дом… Здесь бывал в приезды в Одессу замечательный чтец Дмитрий Николаевич Журавлёв, писатель Всеволод Азаров, актёры одесских театров…

Юрий Дынов, когда писал свои «Всего тринадцать месяцев», отдавал на рецензию каждую сцену…

У меня в собрании десяток поэтических книг, в разные годы подаренные мне Зоей Антоновной. Это и Гумилёв, и Бунин, и коллективный сборник ленинградцев со стихами Вагинова. И на каждом доброжелательный, теплый автограф первой владелицы книги, чтоб хранились как память.

В годы оккупации Бабайцева работала, преподавала. Ходила, как на иголках. Мать-еврейка. Это могло стоить жизни. Была на связи с подпольем, чтоб в минуту опасности уйти… Не пришлось.

У Зои Антоновны детей не было. Брак с биологом Барановым распался перед революцией. Всю нежность она отдала племяннику Игорю, сыну Владимира Антоновича.

Игорь был поэтом, в нём с юных лет угадывался литературовед.

Как-то Зоя Антоновна показала мне старинный ботанический атлас с прекрасными рисунками, обратив мое внимание на дарственную надпись: «Будущему учёному – от учёного». Эту книгу Антон Самуилович Бориневич подарил своему юному внуку, почувствовав в нём тягу к систематике.

Тогда, помню, я обещал Зое Антоновне поискать материалы об Игоре и написать о нём очерк.

Просидел несколько дней в публичке, встречался с профессором Недзведским, который руководил его работой, списывался с Краснодарским краем, где в 1943 году погиб лейтенант Игорь Бориневич…

Тогда-то и вышла в «Вечерке» статья «Когда приходит почта полевая»…

Писал бы сегодня, вспомнил бы другую строку о военных почтальонах –

«И почтальон сойдет с ума, разыскивая нас…»

Игорь Бориневич на фронте был военным почтальоном.

Он родился в Одессе в 1918 году. Отец известный селекционер, мама – библиотекарь.

А у парня были два любимых поэта – Маяковский и Багрицкий. И это определило выбор – литературный факультет педина.

Как Зоя Антоновна ни уговаривала заняться Чеховым, не согласился. «Не моё». И просиживал часами в библиотеке, составляя первую библиографию одесских публикаций Багрицкого.

Когда я писал очерк об Игоре, эта библиография хранилась у профессора Недзведского. Где она сейчас – не знаю.

За два года до начала войны Игоря призвали в армию. Уже готовился возвращаться домой, вернуться к науке, но началась Великая Отечественная…

Письма с фронта, что писал Игорь малоинформативны. Жив, здоров, воюем… Я держал в руках эти военные треугольнички.

Но куда больше узнал об Игоре, прочитав книгу «Письмо» – рассказы о военных почтальонах, вышедшую в 1946 году. Один так и назывался – «Бориневич воюет».

Оказалось, что о нем в дивизии выпустили специальный боевой листок – «Воевать так, как воюет Бориневич»

Почтальон воюет7

Да, оказалось, что Игорь с его систематикой добрался до Комиссара связи, генерал-лейтенанта Пересыпкина, который по рапортам лейтенанта Бориневича внес изменения в инструкцию воинскому почтальону.

Действительно, найти солдата бывало сложно, особенно после ранения. Нужно было создать систему, чтоб письмо находило бойца – и Игорь это сделал.

Он вёл дневник, хоть это было запрещено. Но литератор оставался литератором. Мне прислали из Краснодарского края копию странички, чудом уцелевшей и хранящейся в музее:

«Уставший от боев и бессонных ночей, батальон, отведенный в ближний тыл на отдых сразу уснул. Превозмогая усталость я удерживал себя от искуса сразу лечь спать и отправился в штаб полка за почтой. Я тихо будил товарищей и вручал им письма.

Федя Навка получил от семьи долгожданное письмо. Он мгновенно исчез, но тут же появился с баяном через плечо. И люди, полчаса тому мечтавшие о постели, пошли в пляс, забыв о тяжёлых бессонных ночах.

И в эту минуту показалось мне, что именно почтальону посвящены великие строки поэта:

«Я знаю силу слов, я знаю слов набат.

Они не те, которым рукоплещут ложи.

От этих слов срываются гроба,

Шагать четвёркою своих дубовых ножек…»

Это вся страничка из блокнота Игоря. И на фронте с ним был Маяковский.

Десятого апреля 1943 года, за год до освобождения Одессы, батальон попал под тяжёлую бомбардировку. Среди раненых был Бориневич. Спустя несколько дней он умер в госпитале.

Долгие годы после войны в этот дом приходили боевые товарищи Игоря Бориневича. И им всегда были рады.

Странноприимный дом.

Какие-то квартиры в нём Зоя Антоновна предоставила своим друзьям. Так там жил писатель Владимир Михайлович Гридин, вернувшийся из ГУЛАГа, жила семья Новаков, с которыми моя мама дружила с довоенных времен. Я как-то писал, что первые стихи, что запомнил, были стихи Симонова, что Мура Новак читала мне в эвакуации.

Если бы установить мемориальные доски всем домочадцам, именитым гостям Бориневичей, стены бы не хватило. Может поэтому дом молчит, лишь вздрагивая, когда проходит 28-ой трамвай.

Когда-то художник Геннадий Гармидер нарисовал серию пейзажей Одессы, где над каждым домам летали ангелы с лицами тех, кто жил в этих домах.

Какое бы пиршество ангелов собралось сегодня над домом по Старопортофранковской, 25.

Итальянская составляющая

Начну с анекдота, произошедшего непосредственно со мной. Из окна то ли 17-го трамвая, то ли машины