Путешествие в пушкинский Петербург - Аркадий Моисеевич Гордин

В заключении повести «Пиковая дама» Пушкин писал: «Германн сошел с ума. Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: – Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!..»

Сначала петербургский Дом умалишенных находился в здании Обуховской больницы, но затем на седьмой версте по Петергофской дороге была открыта специальная психиатрическая больница Всех скорбящих.

В 1815 году в Петербурге числилось 43 аптеки – 11 казенных и 32 «вольных», то есть частных. К 1838 году «вольных» аптек стало 48. Почти все они находились в центральных частях города и на Васильевском острове, где жило много иностранцев. В окраинных же частях – Рождественской, Нарвской, Каретной, Охтинской – было по одной аптеке, в Петербургской и Выборгской частях – по две.

Лекарства стоили очень дорого и были недоступны простому люду, лечившемуся по старинке, народными средствами.

За лекарства, забранные в аптеке в июне 1836 года, Пушкин заплатил 170 рублей 29 копеек, за взятые в июле того же года – 183 рубля 47 копеек, в августе – 118 рублей 73 копейки. Живя с семьей на Пантелеймоновской улице в доме Оливье, затем на Французской набережной в доме Баташева, Пушкин пользовался аптекой Брунса на углу Моховой и Пантелеймоновской улиц. Переехав в дом на Мойке – аптекой Типмера на углу Невского проспекта и Большой Морской.

Что же здесь покупали Пушкины? В счетах аптекарей значатся микстура, порошки, капли, пилюли, мази, киндербальзам, липовый цвет, ромашка, камфара, аррорут, ревень, касторовое масло, грудной чай, желудочный кофе, пластырь, присыпка и т. п. Кроме лекарств, в аптекарских счетах Пушкиных упоминались губная помада, сироп для волос, анисовая вода, одеколон, пудра.

Аптекари продавали и брали на комиссию косметические средства, парфюмерию, мыло. В газетах можно было прочесть такие объявления: «Кеммерер, содержатель аптеки по Вознесенскому проспекту близ Офицерской улицы в бывшем Порхова доме, извещает почтеннейшую публику, что он получил на комиссию химические вещества в самом лучшем состоянии, выписанные из чужих краев для домашнего употребления…Из числа сих веществ находится у него мыло, делающее нежным и белым как лицо, так и все тело, если токмо намыливать оным 2 или 3 раза в сутки и вытирать сухим полотенцем. Для удостоверения господ, посылающих за оным мылом служителей своих, что точно получено ими оное в аптеке его, Кеммерера, а не в другом месте, протянут на каждой штуке сего мыла шнурок и на конце оного запечатано печатью с вензелем „А. Н.“. Фунт сего мыла стоит 8 рублей, а каждая штука 2 рубля».

Многие лекарственные растения для казенных аптек выращивались в петербургском Ботаническом саду. Начало этому саду положено было еще при Петре I, когда здесь, на Аптекарском острове, развели Аптекарский огород и посадили семена лекарственных и редких растений, привезенных Петром из чужих краев. С 1823 года стали именовать этот «огород» Ботаническим садом. В огромных залах-теплицах Ботанического сада росли десятки тысяч редких растений. Здесь студенты-медики и студенты «по фармацевтической части» изучали лекарственные растения.

В ведении Приказа общественного призрения, Благотворительного ведомства императрицы Марии, Человеколюбивого общества находились «богоугодные заведения»: «Градская богадельня» близ Таврического сада, демидовский Дом призрения трудящихся за Поцелуевым мостом, Дом призрения убогих близ Калинкина моста, Ивановская богадельня в Галерном селении, Александровский сиротский дом на Каменноостровском проспекте Петербургской стороны. Большинство «богоугодных заведений» существовало на пожертвования благотворителей и влачило жалкое существование. Многие из этих заведений были весьма невелики, и те «счастливцы», которые попадали сюда, составляли малую часть убогих, нищих и обездоленных, что обитали в столице. Богаделен, приютов для сирот и домов для «убогих» было, как и больниц, совершенно недостаточно для такого большого города, как Петербург.

* * *

Смертность от болезней среди петербургского населения была весьма велика. Но она увеличивалась во много раз во время «моровых поветрий» – эпидемий. Самой гибельной в пушкинское время стала холерная эпидемия 1831 года, унесшая в считаные дни, даже по официальным, заниженным данным, до 10 тысяч человек, «преимущественно из простого народа».

Не находя защиты от свирепой болезни и не понимая причин ее внезапного распространения, простой народ считал виновниками своих несчастий господ и «начальство». Холерная эпидемия послужила для массы петербургских простолюдинов поводом открыто выразить свою ненависть к власть имущим. В июньские дни 1831 года Петербург впервые увидел на своих площадях и улицах стихийное народное возмущение.

Среди автобиографических заметок Пушкина есть такая:

«В конце 1826 года я часто видался с одним дерптским студентом… Он много знал, чему научаются в университетах… Его занимали такие предметы, о которых я и не помышлял. Однажды, играя со мною в шахматы и дав конем мат моему королю и королеве, он мне сказал при этом: cholera-morbus подошла к нашим границам и через пять лет будет у нас. О холере имел я довольно темное понятие… Я стал его расспрашивать. Студент объяснил мне, что холера есть поветрие, что в Индии она поразила не только людей и животных, но и самые растения, что она желтой полосою стелется вверх по течению рек, что, по мнению некоторых, она зарождается от гнилых плодов и прочее – все, чему после мы успели наслышаться. Таким образом, в далеком уезде Псковской губернии молодой студент и ваш покорнейший слуга, вероятно одни во всей России, беседовали о бедствии, которое через пять лет сделалось мыслию всей Европы».

В 1829 году холера появилась в России сразу в двух местах: в пограничной со Средней Азией Оренбургской губернии и пограничной с Персией – Астраханской. Оттуда распространилась она по всей стране. Осенью 1830 года достигла Средней России и самой Москвы.

Пытаясь задержать дальнейшее распространение заразы, на заставах строили карантины. В них все проезжающие – будь то отдельные лица или обозы с товарами – должны были подвергаться «карантинному очищению». Но, как и повсюду в империи, здесь властвовали произвол, злоупотребления, лихоимство. За соответствующую мзду пребывание в карантине сокращалось с четырнадцати дней до нескольких часов.

Летом 1831 года страшная азиатская «гостья» вступила в Северную столицу. Первые случаи заболевания холерой были отмечены в Петербурге 14 июня. Очевидец событий А. В. Никитенко 19 июня записал в своем дневнике: «Наконец холера со всеми своими ужасами явилась в Петербурге. Повсюду берутся строгие меры предосторожности. Город в тоске. Почти все сообщения прерваны. Люди выходят из домов только по крайней необходимости или по должности».

Город являл собой страшное зрелище. По пустынным безмолвным улицам катились зловещие холерные возки. На мостовой и тротуарах лежали трупы, которые еще не успели убрать. На кладбища везли и везли гробы.

Вскоре царь распорядился, чтобы «умершие холерою впредь были хоронимы не днем, а по ночам». «Памятны эти ночи петербургским старожилам! – вспоминал современник. –