Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

я думала: нельзя сказать, чтобы это было весело… вот у других продавщиц знакомые помощники-студенты, они разговаривают очень оживленно, видно сейчас, что им весело… А тех, которые продают цветы (для этого нарочно выбрали трех самых изящных блондинок), наверно, окружили знакомые… Хотела ли я быть на их месте, сидеть в первой комнате, в зеленой беседке? – Нет; потому что и меня тогда окружали бы, как окружают их теперь, путейцы, техники, студенты, артисты – пришлось бы и мне так же мило улыбаться, вести ту же пустую, незначительную болтовню о погоде, о театрах, о вечерах – одним словом, «светский» разговор… И тогда была бы я недовольна, и теперь нельзя было сказать, что я была очень довольна. Я наконец разозлилась на себя за свою требовательность: что же лучше? Сидеть в зеленой клетке и продавать цветы и свои улыбки или же просто продавать питье за своим небольшим столиком, вовсе не будучи окруженной, но зато и не ведя утомительной болтовни? Ведь последнее все же было лучше. Итак, вечер прошел для меня – ни весело, ни скучно, как я и думала.

В самый разгар нашей торговли к нашему столику подошел студент и попросил позволения присесть на свободный стул. Я, конечно, позволила; он уселся и задумался. Я сидела рядом с ним; мне то и дело приходилось продавать, получать деньги, передавать стаканы помощникам-студентам, говорить с ними и со своими товарками… и все в присутствии совершенно постороннего человека, который откуда-то взялся, сидит, молчит… Это меня стесняло; мне становилось неловко, что в нашу дружную компанию попал чужой человек, и я мысленно пожелала, чтобы он или скорее ушел, или хоть заговорил из приличия. И он действительно задал какой-то вопрос относительно вечера… Мы разговорились; потом он встал и предложил мне оставить на несколько времени мою обязанность и пойти отдохнуть. Я пошла с ним бродить по залам… мы ходили, разговаривали, и ничего: разговор клеился. Наконец он представился и, в свою очередь, спросил у меня мое имя и фамилию. Так мы познакомились, и он даже попросил позволения навестить меня в интернате. Я согласилась, удивляясь в душе такому быстрому ходу знакомства с человеком, о котором полчаса тому назад и понятия не имела; но в то же время сообразила, что ничего не потеряно: или это знакомство не состоится, если он придет, не застанет меня дома и не осмелится прийти в другой раз, – или просто забудет о моем существовании и его просьба о позволении бывать у меня окажется пустыми словами – тем лучше, я буду осторожнее относительно подобных субъектов; если же, паче чаяния, он и вправду придет и дома застанет – тогда я буду иметь возможность доставать через него книги из университетской библиотеки. Как я теперь присмотрелась к нашей жизни, то вижу, что студент, в сущности, необходим именно для книг, для того, чтобы он доставал билеты, вообще – для услуг. Говорю так потому, что к нашим интернаткам постоянно ходят студенты, люди очень интересные, и наши тяготятся их посещениями, которые у них отнимают время для занятий, но все-таки поддерживают знакомство именно ради «услуг». А так как я тоже сомневаюсь в том, чтобы была возможность познакомиться с интересными людьми, то надо желать более доступного, ну хоть кого-нибудь для «услуг», и главное – ради книг! Как они мне нужны! И как трудно их достать…

13 декабря

Была у заведующей интернатом, члена комитета Ольги Константиновны Н. Это – очень симпатичная молодая женщина. Ей, как принимающей живое участие в делах курсов, конечно, известна моя история, единственная в своем роде, которая так ярко освещает благородную и гуманную личность М. Н. Капустина. О. К., познакомившись со мной, отнеслась ко мне в высшей степени симпатично, и мне довольно часто приходилось разговаривать с нею на курсах. Она пригласила меня бывать у нее, и я собралась только сегодня. О. К. живо интересуется нашей жизнью, занятиями и моей предстоящей поездкой домой на праздник. Этот мой приезд, по ее мнению, да и по мнению многих, должен доказать моей матери всю неосновательность ее предрассудков, ее предубеждения против курсов. О. К. начала меня расспрашивать о моей семье, и достаточно было немногих слов, чтобы она задала мне вопрос, который я слышу уже во второй раз: «Скажите, да откуда же в вас явилось такое желание учиться? Как при таких обстоятельствах в вас явилась мысль поступить на курсы?» Вопрос лестный для меня, но в то же время он меня и удивил. – «Может быть, из вашей гимназии кто-нибудь был на курсах?» – «Нет; из 2-й гимназии, где я воспитывалась, никто не поступает на высшие курсы; я – первая, поступившая оттуда». – «Так, значит, и не из гимназии вы вынесли подобную мысль?» Я до такой степени сроднилась со своим стремлением, с мыслью о необходимости продолжать свое образование, что подобный вопрос даже приводит меня в недоумение… И в самом деле? Как мне ответить на вопрос: как, при всех неблагоприятных обстоятельствах, могло во мне зародиться подобное желание? С каких пор? Я в точности не помню… помню только, что я, уже будучи 14-летней девочкой, решила, что в 21 год буду на курсах. А как пришла мне в голову мысль о высшем образовании – я никогда не задавала себе подобного вопроса; я считала, что это так естественно, так просто, что тут и спрашивать нечего и удивляться нечему… Приблизительно только я могла ответить О. К., что меня всегда поражала узость взглядов женщин, недостаток умственного развития, а главное и единственное, что я могла изредка наблюдать, – разговоры мужчин и женщин. Первые меня всегда более интересовали тем, что были содержательнее пустой женской болтовни, переливания из пустого в порожнее. Я стала сравнивать тех и других: читая книги, изучая литературу, биографии писателей, а главное – образование мужчин и женщин, я увидела, что образование необходимо для умственного развития, что мужчина по окончании гимназии идет в университет, а для женщины – три дороги на выбор: или место учительницы в селе или городе, или бесцельное сиденье дома до замужества, или же беготня по грошовым урокам. И все это начинается для них в такое время юности, когда перед мужчинами открываются двери университета, когда он учится, читает, думает, идет вперед, масса новых идей возбуждается в нем, – а мы обречены довольствоваться скудными обрывками гимназических знаний, элементарных понятий, почерпнутых из учебников. Я всегда склонна была критически относиться к своему образованию, к гимназическому преподаванию… Само собою разумеется, что в разговоре с О. К. я не так подробно