Как я стал собой. Воспоминания - Ирвин Ялом

«Письма молодому…» (терапевту, математику, диссиденту, католику, консерватору, повару и т. д.). При всей своей лояльности к «Бейсик Букс» я предпочел не участвовать в этой серии. Однако, поскольку издательство реквизировало заглавие Рильке, мне требовалось новое.

До «Ста советов терапевтам» я не дотянул, а «Восемьдесят четыре совета терапевтам» все в один голос забраковали. В итоге мой агент, Сэнди Дийкстра, предложила вариант «Дар психотерапии». Он не вызвал у меня особого восторга, но лучшего я придумать не смог, и с годами оно стало мне нравиться все больше.

Я писал эту книгу, противопоставляя свою психотерапию сжатому, заученному по учебникам, ориентированному на устранение проблемы когнитивно-поведенческому подходу, порожденному экономическим давлением. Я также боролся против склонности психиатров излишне полагаться на медикаментозную терапию. Эта битва продолжается и по сей день, несмотря на множество экспериментально подтвержденных данных о том, что исцеление зависит от глубины, теплоты, подлинности и эмпатии в терапевтических отношениях. Я надеялся, что «Дар психотерапии» поможет сохранить человечный подход к переживаниям пациентов.

С этой целью я намеренно говорю провокативные вещи. Я приложил большие усилия, чтобы научить студентов вещам, противоположным тем, что преподаются на поведенчески-ориентированных учебных программах. «Избегайте диагнозов». «Создавайте новую терапию для каждого пациента». «Позвольте пациенту быть значимым для вас». «Чистый лист? Забудьте об этом! Будьте настоящими». «Проводите проверку «здесь и сейчас» на каждом сеансе».

В нескольких главах «Дара психотерапии» подчеркивается важность эмпатии и повторяется древняя сентенция римского драматурга Теренция: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Одна из глав – «Эмпатия: взгляд из окна вашего пациента» – рассказывает одну из моих любимых клинических историй.

У моей пациентки на протяжении всего ее подросткового возраста были тяжелые, изматывающие, ожесточенные отношения с отцом, который во всем видел лишь плохое. В надежде на примирение и перемены, она с нетерпением ждала, когда отец повезет ее в колледж и они смогут побыть вдвоем несколько часов.

Но предвкушаемая поездка обернулась катастрофой: отец остался верен себе и долго и со вкусом ворчал об уродливом, загаженном мусором ручье, бегущем вдоль дороги. Она же не видела никакого мусора, ей казалось, что ручей прекрасен и чист. В результате девушка отказалась от мысли наладить отношения и погрузилась в молчание, и они провели остаток поездки (и жизни), отвернувшись друг от друга.

Много лет спустя ей случилось снова проехать по тому маршруту, и она была поражена, увидев, что там текут два ручья – по одному с каждой стороны дороги.

– На этот раз я была за рулем, – сказала она с грустью. – И ручей, который я видела из окна с водительской стороны, были именно таким уродливым и грязным, каким описывал его мой отец.

Но к тому времени, как она посмотрела из отцовского окна, было уже поздно: ее отец умер.

Так что смотрите из окна пациента, призываю я терапевтов, старайтесь увидеть мир так, как видит его пациент.

Теперь, перечитывая «Дар психотерапии», я чувствую себя обнаженным: все мои любимые хитрости и ответные реакции выставлены там на всеобщее обозрение. Совсем недавно пациентка расплакалась на консультации, и я спросил ее: «Если бы эти слезы могли говорить, что бы они сказали?» Когда я перечитал свою книгу и увидел в одном из советов эту фразу почти дословно, у меня возникло ощущение, будто я занимаюсь плагиатом у самого себя (и я понадеялся, что пациентка эту книгу не читала).

Я рекомендую терапевтам быть честными и признавать свои ошибки. Важно не то, совершаете или не совершаете вы ошибки; важно то, что вы потом с ними делаете. Несколько советов призывают обучающихся терапевтов использовать «здесь и сейчас», то есть не терять сосредоточенности на том, что происходит в отношениях между терапевтом и пациентом.

Заключительный совет «Дара психотерапии» – «Дорожите профессиональными привилегиями» – особенно трогателен для меня: мне часто задают вопрос, почему в свои восемьдесят пять лет я продолжаю практиковать. Совет номер восемьдесят пять (по чистой случайности совпадающий с нынешним числом моих лет) начинается с простого заявления: моя работа с пациентами обогащает мою жизнь, привнося в нее смысл. Я редко слышал, чтобы терапевты жаловались на отсутствие смысла. Наша жизнь – это служение, в центре нашего внимания – потребности других людей. Нам в радость не только помогать меняться нашим пациентам – мы надеемся, что их перемены волнами пойдут дальше, затрагивая других людей.

Еще одна привилегия – наша роль хранителей секретов. Каждый день пациенты поверяют нам свои тайны, часто такие, какими прежде ни с кем не делились. Знание этих секретов позволяет взглянуть из-за кулис на человека как он есть: без социальных кружев, ролевых игр, бравады или сценической позы. Быть посвященным в такие тайны – привилегия, данная лишь очень немногим. Иногда эти секреты мучительно обжигают меня, и я прихожу домой, обнимаю жену и мысленно припоминаю все то ценное, что мне даровано.

Наша работа дает возможность превосходить себя и отчетливо видеть подлинную и трагическую природу человеческого бытия. Нам дано даже больше. Можно считать нас исследователями, погруженными в величайший из проектов – развитие и поддержание человеческой психики. Идя с пациентами рука об руку, мы разделяем с ними радость инсайтов, случающихся, когда разрозненные фрагменты идей внезапно складываются в связное целое.

Иногда я чувствую себя экскурсоводом, который водит людей по комнатам их собственного дома. Какое это наслаждение – наблюдать, как они открывают двери помещений, в которых прежде не бывали, обнаруживают у своего дома флигели, где скрываются прекрасные и творческие части их личности.

Недавно я присутствовал на рождественской службе в Стэнфордской капелле и слушал проповедь преподобной Джейн Шоу. Она говорила, как важны любовь и сострадание. Я был тронут ее призывом почаще проявлять эти чувства. Неравнодушие и щедрость сделают мир вокруг вас лучше, где бы вы ни оказались.

Ее слова побудили меня пересмотреть роль любви в моей профессии. Я осознал, что никогда, ни разу не использовал слова «любовь» или «сострадание», говоря о практике психотерапии. Это огромное упущение, которое я теперь желаю исправить, ибо знаю, что постоянно испытываю любовь и сострадание в своей работе терапевта и делаю все, что в моих силах, чтобы помогать своим пациентам высвобождать их любовь и великодушие по отношению к другим. Если я не ощущаю таких чувств к конкретному пациенту, то маловероятно, что я смогу чем-то ему помочь. Поэтому я стараюсь чутко улавливать в себе любовь к пациентам – или отсутствие таковой.

Совсем недавно я начал работать с Джойс. Эта молодая женщина приходила в себя после обширной операции по удалению угрожавшей ее жизни раковой опухоли и переживала