Заставить замолчать. Тайна элитной школы, которую скрывали 30 лет - Лэйси Кроуфорд

Я позвонила в окружное управление юстиции, но там, по понятным причинам, хватало дел и без того, чтобы помогать мне в розысках красной папки. На протяжении часа меня перебрасывали из отдела в отдел. Потом какая-то женщина сказала: «А, это же бытовое насилие. Сейчас я вас переключу на нужного человека». В трубке что-то щелкнуло, и связь оборвалась.

10. Осень 1991

К началу нового учебного года мы прилетели в Нью-Гэмпшир вместе с мамой. Свой воротничок священника она не надела, хотя такие мысли у нее и были. Она властно руководила моим обустройством, предумотрев все на свете: новое постельное белье и одеяла, ночник и даже аванс местной кулинарной лавке, чтобы я могла заказывать себе супы, если заболит горло. Эта бурная деятельность была единственным признаком того, что ей страшно возвращать меня в школу. Да, и еще то, как она крепко придерживала меня чуть выше локтя, когда мы шли по коридорам. Так крепко, что рука даже немного побаливала, и я старалась идти на полшага впереди. Меня опять поселили в Брюстер-хауз, и войдя в это здание, мы обнаружили на доске объявлений номер моей комнаты – 9.

Так я и знала. Самая маленькая комната в общаге, в прошлом служившая кладовкой, напротив запасного выхода. Не комната, а какая-то келья затворника. Комната 9 была в каждом из четырех зданий, и по неписаному правилу ее всегда давали кому-то из новеньких. Мы сочувствовали несчастным, которым выпадал этот жребий. За такое медаль надо давать.

«Наверное, это какая-то ошибка», – сказала мама.

Все мои подруги тоже оказались в Брюстере. Кэролайн и Саманта получили в свое распоряжение огромную как боулинг комнату на третьем этаже с мансардными окнами. Брук и Мэдди получили светлые одноместные комнаты на втором этаже, а Мег и Табби точно такие на первом. Конечно, школа учла мое пожелание жить в одном общежиии с подругами, но в эту комнату кровать едва помещалась. Увидев ее, я поняла, что школа Св. Павла не рассчитывала на мое возвращение. Увидев ее, мама поняла, что школа Св. Павла хочет меня наказать. Она развернулась на каблуках и пошла в сторону открытых дверей квартиры миссис Фенн.

«Мы исправим это немедленно».

Такой я маму еще не видела. Она бывала непреклонной в своих требованиях, но никогда не вела себя как пробивная баба.

Миссис Фенн в своей обычной кроткой манере проследовала с нами по душному коридору и заглянула в сумрак комнаты 9. И произнесла слова, которые я никак не ожидала услышать: «Да, действительно. Давайте-ка сходим наверх и внесем изменения».

Вот так я и поселилась в светлой одноместной комнате на верхнем этаже рядом с подругами. Новенькую, которой она изначально досталась, переместили в кладовку. Она так и не узнала, чего лишилась. А я не могла поверить тому, что приобрела. Не только чудесную комнату, в которой было место для комода и кресла, но еще и ощущение того, что школа может уступать.

«Ну вот, порядок, – сказала мама, уперев руки в боки и оглядывая светлое помещение. – Видишь? Жизнь налаживается. Теперь все будет иначе».

Этот несколько туманный наказ на будущее был единственным, что хоть как-то напоминало о том, что произошло. Мы не говорили об этом. Я думала, что поднимать эту тему было бы жестокостью с моей стороны. К тому же мама провела целых два дня в бесконечных разъездах между Конкордом и кампусом. В хозяйственном магазине у реки она купила карниз и повесила шторы на окно моей комнаты, выходившее на плац. Я скучала по лугу и удивлялась собственной неблагодарности. Мамины заботы заставили меня вновь ощутить свою незащищенность, как если бы видимость благополучия могла послужить сигналом к нападению.

Возьмем эту комнату. Готовность миссис Фенн предоставить ее не выглядела результатом ее собственного взвешенного решения. Я чувствовала, что этому была некая предпосылка, и хотя на первый взгляд для меня все сложилось удачно, сам факт ее существования усиливал мои опасения. За ширмой бесспорно существовал противник, с которым мне предстояло бороться целый год. Кто это? Ректор? Попечители? Некий собирательный образ из священнослужителей и юристов? Порой мне казалось, что я улавливаю это в некоторых особенностях окружающего пространства вроде взмывающей ввысь церковной колокольни или какой-нибудь гаргульи водосточной трубы. Это прежде безразличное ко мне вместилище истории и власти теперь осведомлено о моем существовании. И я знала, что оно разгневано.

На глазах у мамы я перетащила свой школьный комод максимально близко к двери и переставила кровать к противоположной от входа стенке. Если открыть ящики комода, входная дверь упиралась в них и не шла дальше.

«По-моему, ты с ума сходишь, – сказала мама. – Дверь будет все время биться об эти ящики. А если подруга зайдет узнать, как дела?»

Я не рассказала ей. Не стала доводить до разрыва сердца. Мы съездили в город, купили большой настенный календарь и повесили его на заднюю стенку комода. Я сказала маме, что буду ложиться спать и считать деньки.

«Я тоже буду, – сказала она, наконец-то слегка прослезившись. – Видит Бог, я тоже буду».

Первые дни занятий ушли на воссоединение со школьной жизнью. Моя комната, мое общежитие, мои подруги. Футбол и хор. Я заказала у изумленного библиотекаря целую гору книг и статей для своего ННИ. Из Филадельфии вернулся Скотти. Я запрятала свое лекарство от горла поглубже в сундучок. Оно было куплено дома, чтобы никто ничего не узнал.

Я очень старалась выглядеть пресыщенной и в глазах окружающих, и в своих собственных. Помнила, какими снисходительно вальяжными казались мне старшеклассницы в первый год учебы в этой школе, и время от времени принимала такой же вид. Он мне явно не шел. Бездушие было мне несвойственно. Я предложила пощадить новенькую из Нью-Йорка, которая зашла к Мег после тренировки и разжилась ее кремом для лица. Для нас тогдашних это было неслыханным преступлением. Мы мнили себя милосердными и тонкими натурами. Новенькая отделалась всего лишь суровым выговором (который, впрочем, глубоко потряс ее). Но порой я все же делала вид, что в упор не замечаю всех этих юных девиц по дороге в столовую или в церковь. Я видела, что, натолкнувшись на мой невидящий взгляд, они прерывают свой приветливый щебет, но делала вид, что не замечаю и этого тоже.

Я задавалась вопросом: «Что они знают? Что знает любой встречный?»

А потом, спустя несколько дней после возобновления занятий, Скотти пригласил меня в буфет поесть мороженого после ужина. Я