Настоящий мужик. История парня из Anthrax - Скотт Ян

свадьбу, проведя медовый месяц на Бали. Благодаря этой поездке мы смогли вдоволь отдохнуть, вдобавок там было немало живописных и вдохновляющих мест. Когда медовый месяц подошел к концу, мне не терпелось вернуться в Лос-Анджелес, чтобы приступить к сочинению песен для нового альбома «Stomp 442». Первое время моя жизнь была идеальна, как в личном, так и в профессиональном плане. Но потом все скатилось в говно.

Для лейбла мы были огромным разочарованием. Они бы ни за что на свете не признали свою вину за дерьмовое продвижение «Sound Of White Noise». И вот уже второй раз за карьеру мы стали алчными и послушались плохого совета. После этого зареклись, что подобное не повторится. Мы были решительно настроены впредь никому не позволять принимать за нас решения, и как бы там ни было, с тех самых пор мы поступаем именно так.

Мы искали, на кого показать пальцем, обвинив в том, что не помог нам подняться еще выше. Собственно, это одна из причин, по которой мы уволили Джонни Зи. Мы были злы на него за то, что он пошел на поводу у Elektra. Мы считали, он должен был знать, что они потеряют в нас веру, и вовремя взять бразды правления в свои руки, пока все совсем не развалилось. Но сегодня я понимаю, что Джонни не мог знать, что случится. Мы все были в равной степени ответственны. Но так обычно с менеджерами и происходит. Чаще всего их увольняют по ошибке. В спорте то же самое. Если команда показывает плохие результаты, менеджер или главный тренер – первые кандидаты на увольнение.

Дело в том, что Джонни остыл к Anthrax. Мы проделали долгий путь, и он сыграл важную роль в нашем развитии, но Джонни заработал свои деньги и изменился. Бывало, он звонил по пятьдесят раз на дню с новыми идеями. Может быть, сорок девять из них были глупыми, но одна была хорошей, и мы ее развивали. Это мне в Джонни нравилось. В нем всегда был азарт, но в какой-то момент Джонни погас. Он заработал кучу бабла за свою работу с Metallica. Потом они бросили его и перешли к Q Prime, а Джонни подал в суд и выиграл. Он вернул себе комиссионные выплаты за первые четыре пластинки Metallica. Он уже получал огромные чеки за авторские права, и к моменту выхода «Черного альбома» ему уже не нужно было так усердно работать на должности менеджера группы.

Мы наняли Стива Барнетта и Стюарта Янга, который в свое время был менеджером AC/DC, и начали сочинять песни, надеясь, что следующий альбом наверстает упущенное на «Sound Of White Noise». Казалось, все было нормально. Мы по-прежнему находились под крылом Elektra и были решительно настроены дать им то, от чего они не смогут отказаться, и вообще, встать самим у руля и принимать верные маркетинговые решения.

Мы с Джоном по-прежнему кутили каждую ночь и частенько приезжали в студию позже, чем обычно. Поэтому остальные участники решили, что нам нужно перебазироваться в Уайт-Плейнс, штат Нью-Йорк, местечко, расположенное всего в трех километрах от студии Anthrax в Йонкерсе. Так как в Уайт-Плейнс заняться было нечем, они решили, что мы будем вести себя скромно и станем более ответственно относиться к работе. Мы уступили, поскольку понимали, что виноваты в своих опозданиях и приходили с бодуна во время записи «Sound Of White Noise». Мы неохотно согласились пожить в этой дерьмово обставленной квартире. Она напоминала отель в аэропорту с небольшой стойкой регистрации, диваном и теликом. Тоска и скука смертная. В такой обстановке просто невозможно творить. Но у нас была арендованная тачка, чтобы ездить в студию, поэтому через пару дней мы с Джоном стали проезжать по 65 километров до города и ночами тусить в Сохо[71]. Мы ездили в такие модные заведения, как Spy или Wax, куда невозможно попасть без знакомств. Мы зависали, нажирались до безумия, а потом в 4:30 или 5 утра ехали обратно в Уайт-Плейнс.

У Джона была кликуха «Фантом», потому что он нажирался до такой степени, что потом просто испарялся. Никто не знал, куда он девался. Когда он жил в городе, ему каким-то чудом удавалось найти дорогу до квартиры, добраться до постели или отрубиться на диване или прямо на полу. Он никогда не говорил, что уходит. Сейчас он здесь, а через секунду его и след простыл. Но я не мог позволить ему в одиночку возвращаться в Уайт-Плейнс. Мы должны были уезжать вместе. Ума не приложу, как меня ни разу не остановили полицейские, и я ни разу не съезжал с эстакады на арендованной тачке, а ведь я минимум раз десять ездил пьяным в говно, и никому не посоветую. Так легко можно стать трупом. Но мне почему-то всегда везло.

Однажды единственное, что спасло меня от гибели, была метель. Джон снова исчез, как фантом. Его нигде не было. Наконец я вывалился на улицу и увидел, как он спит на еще теплом капоте чьей-то припаркованной тачки. Я запихнул его в нашу машину, и он тут же отрубился. Снег был такой сильный, что мне едва было видно проезжую часть. У меня практически двоилось в глазах от выпитого пива. К счастью, шторм был такой сильный, что ехать быстрее 16 километров в час было просто невозможно. Той ночью мне потребовалась уйма времени, чтобы вернуться в Уайт-Плейнс, но будь погода лучше, а дороги чище, я бы наверняка разбился. На следующий день мы пили кофе, и я сказал Джону: «Мы переезжаем в город, иначе либо угодим в тюрягу, либо убьемся». Перспектива загреметь в тюрьму пугала нас гораздо больше смерти.

Мы сказали остальным участникам группы, что уезжаем из Уайт-Плейнс и перебираемся в город. Они ответили: все нормально, пока мы можем держать себя в руках. И мы держали. Вовремя стали приезжать на репетиции и всегда продуктивно работали. Но возвращение обратно в город означало, что мы можем тусить по вечерам. Кроме того, это могло сплотить нас как группу. Но как раз в тот момент, когда я хотел сделать Anthrax более сплоченной единицей, Дэнни Спитц стал еще большим фантомом, чем Джон.

Все то время, что мы сочиняли и репетировали материал альбома «Stomp 442», Дэнни почти не появлялся в студии. Он заглядывал максимум раз в две недели и уезжал в тот же день. Обычно он брал кассету с восьмиканального магнитофона, на который мы записывали демки, а спустя две недели возвращался с готовыми соло-партиями. При прослушивании того, что он записал, возникало чувство, что ему было плевать на то, что мы делаем. Его соло были практически