Моя жизнь. Моя вера - Махатма Ганди

Однако об этом тягостном, хотя и забавном инциденте речь пойдет в следующей главе.

II. Деспоты из Азии

Чиновники, возглавлявшие новое ведомство, никак не могли понять, каким образом я проник в Трансвааль. Они расспрашивали посещавших их индийцев, но те ничего определенного сказать не могли. Поэтому у чиновников возникло подозрение, что мне удалось приехать без пропуска, использовав свои прежние знакомства. В таком случае я подлежал аресту.

По окончании всякой большой войны существует обыкновение облекать правительственные органы особыми полномочиями. Так было и в Южной Африке. Правительство издало «Декрет о сохранении мира», по которому всякий проникший на территорию Трансвааля без пропуска подлежал аресту и тюремному заключению. Был поставлен вопрос о моем аресте на основании декрета, но никто не осмеливался потребовать, чтобы я предъявил пропуск.

Разумеется, чиновники по телеграфу запросили Дурбан. Узнав, что пропуск мне выдан, они были разочарованы. Но эти люди были не из тех, кто при первой неудаче готов признать себя побежденным. Хотя мне и удалось попасть в Трансвааль, они еще могли воспрепятствовать моей встрече с мистером Чемберленом. Поэтому местной индийской общине было предложено представить список представителей, намеченных в состав депутации. Расовые предрассудки, конечно, обнаруживались повсюду в Южной Африке, но я не был подготовлен к тому, чтобы встретить здесь среди чиновников ту же нечестность и коварство, к которым привык в Индии. В Южной Африке государственные учреждения существовали для блага населения и были ответственны перед общественным мнением. Поэтому чиновники были здесь довольно вежливы и скромны, и эти свойства в большей или меньшей степени распространялись и на их отношение к «цветным». Но чиновники из Азии привезли с собой склонность к самовластию и укоренившиеся в них замашки самодуров. В Южной Африке было своего рода ответственное правительство, то есть установилась демократия, товар же, ввезенный из Азии, представлял собой деспотию в ее чистом виде, потому что в Азии не существовало ответственного правительства, а господствовала чужеземная власть. В Южной Африке европейцы были осевшими эмигрантами. Они стали южноафриканскими гражданами, осуществлявшими правительственный контроль. Теперь на сцену выступили деспоты из Азии, и индийцы оказались между молотом и наковальней.

Мне пришлось близко познакомиться с этим деспотизмом. Меня вызвали к начальнику ведомства, чиновнику из Цейлона. Я не преувеличиваю, когда говорю, что был «вызван» к начальнику. Разъясню, как было дело. Никакого письменного приказания я не получал. Индийским деятелям часто приходилось бывать у азиатских чиновников. В числе этих деятелей был и Шет Тайиб Ходжи Хан Мухаммад. Начальник ведомства спросил у него, кто я и зачем приехал.

– Он наш советник, – ответил Тайиб Шет, – и прибыл сюда по нашей просьбе.

– Ну а мы здесь на что? Разве мы назначены не для того, чтобы вас защищать? Что может знать Ганди о здешних условиях? – спросил этот деспот.

Тайиб Шет ответил на обвинение как мог:

– Разумеется, вы здесь нужны. Но Ганди – наш человек. Он знает наш язык и понимает нас. Вы же, в конце концов, только чиновники.

Сахиб приказал Тайибу Шету привести меня к нему. Я отправился к сахибу вместе с Тайибом Шетом и другими. Нам даже не предложили сесть.

– Что привело вас сюда? – спросил сахиб, обращаясь ко мне.

– Я приехал по просьбе моих соотечественников, чтобы помочь советом, – ответил я.

– Но разве вы не знаете, что не имели права приезжать? Пропуск был выдан вам по ошибке. Вас нельзя считать местным индийцем. Вам следует уехать обратно. К мистеру Чемберлену вас не пустят. Азиатское ведомство учреждено со специальной целью защищать интересы индийцев. Итак, можете отправляться.

С этими словами он распрощался со мной, не дав возможности ответить.

Моих спутников он задержал, задал им хорошую головомойку и посоветовал отправить меня обратно.

Они ушли от него в унынии. Мы столкнулись с совершенно непредвиденными обстоятельствами.

III. Примирение с оскорблением

Я был оскорблен. Но мне приходилось в прошлом проглатывать уже столько оскорблений, что я перестал быть к ним чувствительным. Поэтому я решил забыть и это и беспристрастно наблюдать за дальнейшим развитием событий.

Мы получили от начальника азиатского ведомства письмо, в котором указывалось, что, так как я уже виделся с мистером Чемберленом в Дурбане, следует исключить меня из состава депутации, которую он должен принять.

Это письмо в высшей степени возмутило моих сотоварищей. Они предлагали вовсе не посылать депутацию. Я указывал, что община в этом случае оказалась бы в щекотливом положении.

– Если вы не представите мистеру Чемберлену ваших требований, – говорил я, – то решат, что у вас вообще их нет. Но ведь наше ходатайство должно быть представлено в письменном виде, и текст его уже выработан. Совершенно не важно, прочту его я или кто-нибудь другой. Мистер Чемберлен не станет обсуждать с нами этот вопрос. Я полагаю, нам надо снести оскорбление.

Едва я кончил, Тайиб Шет воскликнул:

– Разве оскорбление, нанесенное вам, не равносильно оскорблению всей общины? Не можем же мы забыть, что вы наш представитель?

– Совершенно верно, – сказал я, – но и общине в целом придется проглатывать подобного рода оскорбления. Ведь другого выхода у нас нет.

– Будь что будет, но зачем терпеть? Ничего худшего с нами случиться не может. Какие права мы рискуем потерять? – возразил Тайиб Шет.

Возражение было остроумным, но абсолютно бесполезным. Я вполне сознавал затруднительное положение общины и успокоил друзей, посоветовав им пригласить вместо меня мистера Джорджа Годфри, адвоката из Индии.

Итак, депутацию возглавлял мистер Годфри. В своем ответе депутации мистер Чемберлен намекнул на мое исключение из ее состава.

– Вместо того чтобы всегда и всюду выслушивать одного и того же представителя, неплохо увидеть и других, – сказал он, стараясь смягчить причиненную мне обиду.

Но все это вовсе не исчерпывало вопроса, а только осложняло работу общины, а также и мою. Приходилось начинать сначала.

Некоторые укоряли меня:

– По вашему настоянию община помогала англичанам в войне, и вот к чему это привело.

Но колкости не задевали меня.

– Я не раскаиваюсь в своих советах, – говорил я, – и продолжаю утверждать, что мы поступили правильно, приняв участие в войне. Делая это, мы только выполняли свой долг. Не надо ожидать награды за труды, но всякое доброе дело в конце концов обязательно принесет плоды. Забудем о прошлом и станем думать о задаче, стоящей перед нами.

Остальные согласились со мной.

Я прибавил:

– Говоря по правде, дело, для которого вы меня вызвали, фактически сделано. Но я