Моя бесстрашная героиня - Владимир Абрамович Цесис

это во внимание, то было очень отрадно видеть у себя в доме так много людей, чествующих мою жену в последующие три вечера. Волонтеры, женщины, друзья по синагоге после религиозной службы приготовили для гостей угощение. Мне было очень ценно и приятно, что Марина оставила добрую память о себе не только в моем сердце, но и в сердцах стольких людей. Я снова убедился, что искренние усилия Марины не выделяться среди других не помешали ей быть на удивление популярной.

Скорбь

После стольких лет тесной жизни с Мариной, страдавшей тяжелой формой рака с метастазами, я думал, что я буду морально и эмоционально готов к ее уходу, но то, что случилось позже, было для меня полной неожиданностью.

Будучи врачом с 40-летним стажем и специализируясь на проблемах поведения, я много раз сталкивался с ситуациями, когда меня удивляло, почему мои пациенты не могут решить, на мой взгляд, столь простые, как мне тогда казалось, проблемы. Теперь настал мой черед. Вопреки неутомимым усилиям, когда я сам оказался в подобной ситуации, я не мог избавиться от трех главных проблем: постоянной тревоги, функциональной депрессии и бессонницы. Они превратили мою жизнь в нескончаемую муку. К счастью, ни на минуту не теряя способности к самоанализу, я прилагал колоссальные усилия, чтобы избавиться от охватившей меня скорби. Самым мучительным испытанием была непроходящая тревога: я не мог не думать, что в любую минуту со мной должно случиться что-то ужасное. Это смутное чувство не покидало меня много дней. Когда тревога достигала наивысшей точки, у меня начинали стучать зубы, и я ничего не мог с этим поделать. Был еще один симптом, изводивший меня: постоянное ощущение давления в голове и груди.

Так как я был врачом и много раз дежурил и ездил на вызовы по ночам, у меня никогда не было и намека на проблемы со сном. Теперь же было наоборот. В прошлом после ночного звонка от пациента или из больницы я засыпал, как только заканчивал разговор. Сейчас я утратил способность засыпать. Я не мог уснуть всю ночь напролет, что доводило меня до отчаяния. Мой мозг активно сопротивлялся сну, и я ничего не мог с этим поделать. Настала моя очередь осознать, как тяжело постороннему человеку понимать людей, которые страдают от эмоциональной боли. Ничего удивительного, что часто люди искренне удивлены, когда кто-то, кого они хорошо знали, совершает самоубийство. «Я видел его только вчера, и он выглядел совершенно нормально. Он улыбался и даже рассказал мне анекдот. Не понимаю!», – часто говорят они после этого трагического события.

«Когда человек улыбается, весь мир улыбается вместе с ним, но, когда человек плачет, никто не плачет вместе с ним», – поется в еврейской песне. Что происходит в душе человека, понять невозможно. Будучи экстравертом, я не прятал своей боли, в то же время не афишируя ее. Я знал, что даже люди, хорошо меня знавшие, не понимали, что происходит внутри меня. Я еще раз убедился, насколько бесполезно говорить людям, страдающим от эмоциональной боли, что-то типа: «Соберись. Прекрати себя мучить. Посмотри, как прекрасна жизнь». Причина бесполезности подобных выражений заключается в том, что люди не могут понять – в большинстве случаев, что многие из тех, кто страдает, и сами не в восторге от своих проблем; больше, чем кто-либо, они хотят, но не знают, как разрешить прежний психологический конфликт.

Постепенно мое горе достигло стадии кризиса. Невзирая на все мои гигантские усилия, я не мог избавиться от растущей тревоги, боли в груди, депрессии и бессонницы. Одна из моих подруг, семейный терапевт из конгрегации, связала меня с психиатром, которого я хорошо знал в прошлом. Он изо всех сил старался помочь мне своими ценными советами и выписал психотропное лекарство. Не знаю, то ли из-за моего предубеждения против психотропных лекарств, то ли из-за врожденной непереносимости этих средств, но, невзирая на многочисленные попытки, я так и не смог их принимать. После приема психотропного средства я становился усталым, нервным и еще более взвинченным, чем обычно. Кроме того, когда я принимал психотропные препараты, у меня появлялось странное чувство, будто я существую в двух ипостасях: одна из них – это я настоящий, а другая – тень меня, которая порой действовала по собственной воле. Еще один эффект – это периодически возникавшее странное ощущение, что моя голова отделяется от тела и плывет надо мной, находясь с телом на одной вертикали. Промучившись неделю с этими деформированными образами самого себя, я пришел к выводу, что в целом мире есть только один человек, который может мне помочь выбраться из этого состояния, и это я сам.

С юности я много читал о разных аспектах психологии и пришел к выводу, что одним из самых правдоподобных объяснений человеческого поведения является то, во что невозможно поначалу поверить, а именно мазохизм: парадоксальная, но научно доказанная тенденция человека получать удовольствие от неудовольствия. В моем случае я был настолько одержим своей скорбью, что, как ни сложно это понять, на бессознательном уровне я получал от этого карикатурное удовольствие. Меня никогда не убеждала степень зацикленности Фрейда на сексуальности как движущей силе поведения человека, но теории его учеников, например Эдмунда Берглера, Карла Меннингера и Теодора Рэнка, о мазохизме были очень близки моим убеждениям о том, что же является одним из главных тайных мотивов, определяющих поведение человека. Благодаря накопленным в предыдущие времена знаниям я понял, что моя скорбь постепенно превратилось в орудие внутренней пытки. Вне всяких сомнений скорбь – это нормальная реакция на потерю любимого человека, предмет обожания. Но если яркие проявления скорби продолжаются слишком длительное время, они приводят к нежелательным результатам и серьезно разрушают личность страдающего. Другими словами, острая пронзительная скорбь после недавней потери любимого человека нормальна и естественна, в то время как затянувшаяся скорбь разрушительна для человека, лишая того, кто ее испытывает и порой культивирует, продуктивной и счастливой жизни. Логическим возражением против затянувшегося чувства скорби является то, что, если бы тот, любимый, о котором скорбят, каким-то чудом ожил, он, конечно же, был бы несчастлив видеть, что оставшийся в живых не может преодолеть парализующую волю скорбь и не в состоянии вернуться к нормальной конструктивной жизни. Я не сомневался, что, если бы Марина была жива, она бы активно возражала при виде того, как я себя безжалостно мучаю и изолирую от потока нормальной жизни. За время нашего долгого брака она много раз говорила, что она гордится тем, что я, ее муж, продуктивный