Екатерина Мещерская - Китти. Мемуарная проза княжны Мещерской

Я узнала от мамы, что Беляев уже давно бросил свою первую жену. Теперь он жил с какой-то молодой женщиной, которую мама звала просто Кирой — она просила ее так называть.

Беляевы занимали весь второй этаж отдельного кирпичного домика, стоявшего во дворе дома на Б. Никитской улице.

У Сергея Николаевича от Киры трое сыновей: старший, Лев, средний, Анатолий, и маленький Игорь. У них была прислуга и бонна, молоденькая девушка Ольга Николаевна Макарова; мама же занималась образованием детей.

Ольга Николаевна, или «Волга», как ее звали беляевские дети, имела свою комнату в Верхне-Кисловском переулке. Познакомившись со мной, она любезно предложила мне у нее остановиться.

Беляев имел от Реввоенсовета в своем личном пользовании экипаж с лошадью, что в соединении с его прекрасной квартирой и положением показалось маме, после всех ее скитаний и горестей, истинным раем. К тому же она от души полюбила детей и чувствовала себя превосходно.

— Подумай, Китти, — со свойственной ей восторженностью говорила она, — я знаю милого, благородного Сергея Николаевича одиннадцать лет, к детям его я привязалась, дом их — полная чаша. Ко мне доверие, уважение — лучшего желать нельзя…

Но день за днем я убеждалась в том, что жизнь моей матери не так уж сладка и что во всем этом была какая-то другая, скрытая от моей наивной и доверчивой матери правда.

Подробно расспросив маму о том, каким образом и на каких именно условиях она переехала к Беляевым, я узнала следующее: был момент в маминой жизни, когда она осталась совершенно без крова. Так как мы никуда не уезжали, то, несмотря на все выселения, переселения и аресты, у нас еще оставалось много обстановки, пианино, ценный фарфор, хрусталь, картины, и среди них уникум — лик Христа кисти Ван Дейка, который был нам возвращен из нашей картинной галереи, национализированной самим Дзержинским, и на обороте холста которого А. Луначарский поставил печать Наркомпроса с визой: «Разрешен вывоз за границу».

Все эти вещи были разбросаны по домам, стояли и сохранялись у наших друзей, так как мама в то время не имела угла. Она спала у Пряников в коридоре, почти у самого потолка, на письменном столе, который в свою очередь стоял на нескольких сундуках. Таким образом, чтобы лечь спать, мама каждый раз подставляла лестницу, чтобы влезть на такую высоту. Она и этим положением была счастлива, но в доме № 36 в Староконюшенном переулке ее не прописывали ввиду ее княжеского происхождения. Я в это время была далеко, и от меня у нее не было никаких вестей. И вот перед мамой появился ее спаситель С. Н. Беляев. Он подкатил к деревянному дому в шикарной лакированной пролетке, на прекрасной сытой лошади, а на воротнике его красовались ромбы, указывавшие на высокий военный чин.

— Княгиня, — вкрадчиво, вполголоса сказал он, — в каком печальном положении я нахожу вас! Увы, отныне я, как и все, принужден буду вас звать Екатериной Прокофьевной, но поверьте, я сделаю для вас все, чтобы отплатить вам за то добро, которое я в жизни от вас видел. Я имею хорошее положение, отдельную квартиру, личный экипаж, все это будет вашим, если вы войдете в нашу семью как наша родная, как самый близкий для нас человек. Я знаю, моя молодая жена Кира будет вас обожать, и вы полюбите моих детей, в чем я не сомневаюсь. В полном благополучии, в почете и уважении вы доживете у меня свой век, и под моей кровлей вас никто не посмеет пальцем тронуть — я сам ваша защита. Ваша мебель и раскиданное по чужим домам имущество погибнут, их вам просто не отдадут, а у меня в квартире достаточно места, и я помогу вам собрать все до последней вещи. Если вам вздумается что-либо продать, вы будете себе потихоньку продавать ту или иную вещь, которую захотите.

Самое главное — вы будете иметь свою постоянную площадь в Москве, потому что я вас пропишу в моей квартире как родственницу. Одним словом, я сказал все, и я весь в вашем распоряжении. Решайте!..

Конечно, моя несчастная и бездомная мать упала к нему на грудь, заливаясь слезами благодарности, а он, почтительно целуя ее руки, все твердил: «Я рад, я счастлив оградить, защитить вас и дать вам ту жизнь, которую вы с вашим добрым и благородным сердцем заслуживаете».

Когда мама вошла в квартиру Беляевых, она немного удивилась, что последняя, кроме кровати, никакой обстановки не имела. Наша мебель — в позолоченных рамах зеркала, ценный фарфор, подписные картины и акварели и, наконец, пианино «Бех-штейн» — в единый миг создала Беляевым не только богатую, но просто роскошную квартиру.

Обставив себя таким образом, супруги Беляевы не только отдельной комнаты, но даже отгороженного угла маме не дали, и она спала вместе с детьми в шумной детской. Труд ее — как якобы родственницы — не оплачивался. В то же время, когда Волга уходила домой, ей доставались укладывание детей в постель, ночной и утренний уход за ними. Мама ухаживала за тремя детьми и делала многое другое, в чем оказывалась надобность. Из-за плохого характера Киры прислуги у Беляевых долго не задерживались, и каждую новую мама учила готовить, посвящая во все тонкости кулинарии. Нечего и говорить о том, что все чистое белье, носильное, постельное и столовое (на трех детей и двух взрослых), мама мастерски штопала и чинила.

Когда же мама, не имея личных денег, вздумала продать какую-то свою вещь, ей было сказано, что это неудобно, к этой вещи уже глаза привыкли, и этак она, пожалуй, всю квартиру обдерет. Мама не придала особого значения этим словам, так как Беляев занимал большое положение и говорил о том, что не нынче завтра он сам накупит всякой роскоши.

Одно обстоятельство показалось маме несколько странным. Устроившись у Беляева, она первым делом намеревалась написать об этом мне в Ленинград, но Беляев категорически запретил ей:

— Если вы хотите жить у меня, вы должны навеки отказаться от вашей дочери и забыть о том, что она существует на свете. Запомните также и то, что она никогда не должна перешагнуть порог моего дома…

От всяких дальнейших объяснений Сергей Николаевич отказался. Сначала мама даже испугалась, потом огорчилась, расстроилась и наконец, поговорив с Кирой, смирилась, так как Кира уверила ее, что это якобы их своеобразная ревность ко мне и они боятся, что я каким-то образом могу отнять ее у детей. Мою добрую мать можно было убедить в чем угодно.

Итак, приехав в Москву, я остановилась у гостеприимной Волги и виделась с моей матерью только у Пряников, когда она к ним приходила.

С Волгой я очень подружилась; она была добрая, благородная и веселая девушка, преданная Беляевым до последней капли крови.

Беляев играл в «советского» человека. Он строжайше запретил маме заикаться при детях о Боге, а также просил ее не молиться при его сыновьях и не говорить о том, что она ходит в церковь.