Угловы. Семья врачей. Век Добра и Любви - Эмилия Викторовна Углова

профессионально. Нужно было стараться создавать драматургию образа. Образ царя Бориса был доведен до совершенства. Слушали его в «Руслане и Людмиле», «Хованщине», «Демоне», «Иване Сусанине», «Мефистофеле», «Фаусте» – везде голос Бориса Тимофеевича звучал завораживающе. Слушали его в концертных исполнениях. Он создал большой цикл церковных песнопений. Исполнял эти произведения к тысячелетию крещения Руси.

Встречи наши с Борисом Тимофеевичем были частыми и в жизненных ситуациях. Он пригласил нас к себе на 60-летний юбилей в свою квартиру на Петровской набережной. Жена Надежда Петровна по-хозяйски хлопотала за праздничным столом. Русская красавица, добрая, приветливая, она уделяла внимание каждому гостю. А гостей было много, и среди них были не только ученые и артисты, но и простые люди: плотник, сантехник, строитель и другие. Мы подружились с Борисом Тимофеевичем, бывали друг у друга в квартире и на даче. Помню, мы однажды приехали к нему на дачу в Солнечное. Он показывал нам большой, еще не достроенный двухэтажный дом, говорил, что каждый построенный угол дачи (а их было восемь) стоил отдельного концертного выступления на гастролях. Неожиданно на втором этаже в бильярдной в простой домашней одежде он взял гитару и стал петь. Пел он старый бульварный романс:

Из-за пары распущенных кос, Что пленили своей красотой, С оборванцем подрался матрос, Подбиваемый шумной толпой.

Разыгрывалась драма. В драке один убивает ножом другого, более слабого, и вдруг в убитом матросе хулиган узнает своего родного брата. А девушка стояла рядом и играла равнодушно распущенной косой. Но как Борис Тимофеевич проникновенно пел, сколько души вкладывал в эти трагические строки. Мы зачарованно слушали. Просили его потом еще спеть, внести этот романс в свой репертуар, но он больше его не пел, во всяком случае при нас. Считал этот романс «блатным», не для филармонической публики.

Борис Тимофеевич был не только великий певец, но и талантливый артист. Он мог художественно рассказывать интересные случаи из жизни, пересказывать запоминающиеся фильмы. Как-то он позвонил нам вечером, поздравлял с каким-то праздником и случайно сказал, что вчера посмотрел впечатляющий фильм «Знахарь», и стал его пересказывать. Рассказ затянулся за полночь. Он подробно передавал все увиденное, да так четко, что потом, когда я смотрела этот фильм, мне казалось, что я его уже видела. Каждый год в конце декабря Борис Тимофеевич поздравлял нас с Новым годом, он поздравлял и всех своих друзей и с каждым подолгу беседовал, как бы подводя итог прошедшего года. Мы часто приглашали его на дачу. Он приезжал с Надеждой Петровной и сыном Тимофеем, рассказывал много интересных эпизодов из своей жизни, а Федору Григорьевичу хотелось услышать его пение. Но просить спеть артиста в гостях – это все равно что попросить хирурга-гостя прооперировать или хотя бы проконсультировать. Муж это хорошо понимал, и начинал петь сам. Помню, поет он песню «Вниз по матушке по Волге». Борис Тимофеевич слушает и морщится от искаженного звука, а затем начинает подправлять мелодию и постепенно втягиваться в пение. Ему понравилось слово «братцы», которое повторяется в каждом куплете. Он пообещал исполнять эту песню на концерте с добавлением слова «братцы». Как-то Борис Тимофеевич простудился, и у него возникло осложнение – пневмония. Из-за частых командировок он не долечился. Процесс затягивался, длительная субфебрильная температура, кашель, общая слабость тяжело сказывались на пении. Ему нужно было ехать с концертом в Германию, а голос пропал, было чувство тяжести в грудной клетке. Он обратился к Федору Григорьевичу. Дело было летом, клиника закрывалась, и Федор Григорьевич предложил лечиться на своей даче в Комарово, приезжать ежедневно на процедуры. Расстояние было не слишком далекое: от Солнечного до Комарово около 10 км. Процедуры состояли из массажа грудной клетки и внутривенных введений хлористого кальция, витамина С. 10 процедур Федор Григорьевич проводил сам. Состояние у больного улучшилось, температура нормализовалась, кашель исчез, дыхание стало свободным, и Борис Тимофеевич спокойно уехал на гастроли. Потом он все интересовался, как работает диафрагма во время пения и попросил Федора Григорьевича посмотреть этот процесс под рентгеном. Сотрудники кафедры были очень удивлены, а Борис Тимофеевич объяснял, что у него во время пения диафрагма работает парадоксально обычному движению, и что он самостоятельно натренировал это движение.

Он говорил, что учился петь по методу Карузо, по его небольшой брошюре, где он излагал свой теоретический метод пения. Но Борис Тимофеевич пошел еще дальше, он тренировал свою глотку, раздвигая ее пальцами до крови, надавливая ложкой на язык, расширяя глотку – появилась видимость белых голосовых связок.

Однажды мы пригласили Бориса Тимофеевича на пельмени. Тогда в магазинах пельмени продавались редко, и были они невкусные. Лепили пельмени мы сами на даче по методу Федора Григорьевича так, как у них делали в семье в Сибири. Фарш делался из отборного мяса пополам свиного и говяжьего, добавлялся лук, соль, перец и чистый снег для мягкости (тогда за оградой не было отопительной котельной). Тесто месилось из расчета: одно яйцо на полскорлупы воды. Мука замешивалась так, чтобы тесто было эластичным.

Во время приготовления пельменей Федор Григорьевич пел сам и заставлял петь других. Он любил петь народные песни: «Запродала меня мать царю-государю служить…» и т. д. Пел сибирские песни: «По диким степям Забайкалья», «Славное море, священный Байкал» и другие.

Я стряпала на кухне пельмени. Все было уже готово, оставалось только бросить их в бульон из говяжьей мозговой косточки – иногда таким бульоном заливали уже отваренные пельмени.

Слышу, в кабинете муж с гостем разговаривают на повышенных тонах. Захожу в кабинет и слышу – Борис Тимофеевич спорит о коммунистах: «Всех коммунистов нужно повесить».

– Всех? И меня тоже?

Штоколов на минуту смутился, но дальше пошел такой спор, что все это доходило до скандала. Борис Тимофеевич встал и пошел в прихожую надевать пальто. Я пришла в ужас.

– Борис Тимофеевич, у меня уже готовы пельмени, я старалась, а вы уходите, – стала его уговаривать, говорить разные добрые слова, убеждать, что спор о политике не стоит ссоры великих людей.

Федор Григорьевич сидел за письменным столом и даже не оглянулся. Наконец, я уговорила гостя, накрыла стол в кабинете, принесла закуску, полагающуюся к пельменям, – селедочку, потом принесла супницу с пельменями; сели, успокоились и как ни в чем не бывало стали обедать. Разговор уже пошел мирный, больше о творчестве. Так мирно и разошлись. Хорошо, что оба этих великих человека быстро отходчивы и не злопамятны.

Зимой, в январе, 14 числа (Новый год по старому стилю), в мой день именин приехал Борис Тимофеевич к нам на дачу со своим другом, баянистом Виталием. Разложил