Русский сыщик И. Д. Путилин т. 2 - Иван Дмитриевич Путилин

Вдруг три огромные черные тени вырисовались на снегу.

Я быстро обернулся.

Сзади нас, прикрываясь ветвями придорожных елей, на расстоянии приблизительно саженей десяти, тихо крались трое высоких мужчин.

Этого момента я не забуду никогда, до гробовой доски. Не хвастаясь, скажу, я не из трусливого десятка, но тут я почувствовал какой-то непреодолимый ужас. Вы должны представить себе, где все это происходило. Глухая, отдаленная пригородная местность. Кругом ни души. Только ели в снегу, только бесстрастный месяц. Позади — вертеп преступников, прямо по пятам — выслеживающие нас, как хищные звери, злодеи. Впереди — неведомая даль темного перелеска, где смерть, неумолимая смерть, казалось, уже заносила над нами свою дьявольскую косу!

«Что он сделал, что он сделал? — молнией пронеслось у меня в голове. — Как мог он, он, гениальный Иван Дмитриевич Путилин, так попасться?»

Я еще раз оглянулся назад и удивился: трех фигур уже не виднелось.

Зато я ясно увидел нечто неизмеримо более страшное и диковинное: пушистая белая пелена снега как бы шевелилась все время.

Очевидно, кто-то полз под снегом!

Для меня вдруг стало все совершенно ясно. Очевидно, негодяи, кравшиеся за нами, сообразили, что я их заметил, и придумали этот хитрый маневр: бросились в глубокую канаву, наполненную снегом, и поползли.

Вдруг Путилин круто остановился.

В ту же секунду, испустив короткий крик, красавица Аграфена одним прыжком бросилась на него.

В руках ее сверкнул огромный нож, которым она взмахнула над шеей Путилина.

— Убирайте того! — громко крикнула она.

Из канавы, как белые привидения, выскочили трое разбойников, и два из них бросились на меня, а третий — на помощь к разбойнице.

Я выхватил револьвер и выстрелил в негодяев.

Один из них с воем и хрипом раненого кабана грохнулся в снег.

Вслед за моим выстрелом, почти одновременно, гулко прокатился второй.

«Господи! Слава Богу! Стало быть, жив Путилин!» — пронизала меня радостная мысль.

Негодяй с ножом на меня наседал. Отстреливаясь от него, я обернулся и увидел такую картину: разбойник, бросившийся на помощь к своей страшной сообщнице, корчился на снегу, очевидно раненый, а Путилин с Груней катались по снегу в упорной, ожесточенной борьбе.

— Помоги... друг... Это не женщина, а дьявол! — хрипел Путилин.

— Отрежу! Сейчас отрежу твою поганую голову! — неистоводико кричала страшная злодейка.

Я видел, как нож сверкал в воздухе и опускался на Путилина.

Не помня себя, я бросился к нему на помощь, но вдруг страшным ударом рыжего детины, по которому делал промахи, был сшиблен с ног.

— Попались, дьяволы! — захрипел он.

Я закрыл глаза, приготовившись умереть.

— Держитесь! Напрягайте силы! — вдруг загремели голоса.

Я раскрыл глаза, потрясенный, недоумевающий, и увидел, как разбойник, уже заносивший над моим горлом нож, задрожал, выпустил меня из своих железных объятий и бросился бежать.

Я быстро вскочил на ноги, не веря происшедшему чуду.

Со всех сторон из леса к нам бежали полицейские и солдаты.

Груню отрывали от Путилина.

Она так крепко и цепко впилась в него, что потребовались усилия нескольких полицейских, чтобы оторвать ее от моего друга.

— Ты жив? Не ранен! — подбежал я к нему.

— Кажется, не ранен! — хладнокровно проговорил Путилин.

— Ну и баба! — громко смеялись солдаты и полицейские, обрадованные, что мы живы. — Этакая силища!

Они крепко держали ее за руки. Красавица Аграфена вырывалась из их рук отчаянно.

Она волочила за собою то в ту, то в другую сторону четырех здоровых мужчин!

— Ну, здравствуй, Грунечка! — подошел к ней Путилин. — Небось догадываешься, кто я? А? Я — тот самый, которому ты хотела отрезать двенадцатую голову.

— Постылый! Эх, жаль, сорвалось! — исступленно вырвалось у нее.

Лицо ее было страшно.

Красивые глаза ее почти вышли из орбит и метали пламя какого-то животного бешенства.

— Ну, а теперь, господа, скорее, скорее к притону! Оцепите всю местность, да, кстати, подберите этих негодяев. Они, кажется, еще живы! А красавицу мою держите крепче!

Мы почти бегом, сопровождаемые полицейскими и частью солдат, бросились к кабаку — притону «Расставанье».

Он был темен, как могила!

— Где же мои агенты? Неужели негодяи убили их? — тревожно шепнул мне Путилин.

С револьверами в руках мы поднялись на крыльцо трактира. Ни луча света! Ни звука!

— Стойте здесь, молодцы! — приказал Путилин солдатам. — Охраняйте этот выход, а мы пойдем во двор.

Ворота были раскрыты настежь. Виднелись свежие следы полозьев троечных саней.

— Так и есть: они удрали на нашей тройке!

Мы принялись осматривать внутренность двора.

— Васюков, Герасимов! — громко кричал Путилин, обегая двор.

— Скорее! Скорее! На помощь! — вдруг раздались крики из темного вертепа.

Блеснул огонек... он моментально стал разгораться в яркое пламя, и в ту секунду, когда мы ломились в заднюю дверь, чем-то забаррикадированную, в трактире уже бушевало море огня.

Вдруг со звоном разлетелась оконная рама, и один за другим оттуда выскочили наши агенты.

— Живы? — радостно вырвалось у Путилина. — Говорите скорее, что там делается?

Агенты были в крови.

— При ваших выстрелах и при вашем приближении негодяи поняли, что все погибло. Часть их успела удрать, а хозяин, быстро потушив лампы, заметался как угорелый. Мы притаились за столами. Тогда, очевидно, хозяин и еще несколько оставшихся воров выплеснули керосин и зажгли его, чтобы, пользуясь суматохой пожара, спастись бегством.

Внутри домика все трещало.

— Сдавайтесь! — крикнул Путилин. — Вам не уйти, вы оцеплены. Сдавайтесь, или вы сгорите!

Минута, другая... И наконец задняя дверь распахнулась, и из нее прямо в руки полицейским попало человек десять мрачных аборигенов страшного вертепа.

Наступало уже утро этой зловещей ночи, когда мы, разбитые, потрясенные, привезли, вернее, привели нашу славную добычу.

Только у заставы мы нашли подводы ломовых, на которых усадили пленных и сели сами.

Путилин ликовал.

Мы все горячо поздравляли его с блестящей победой.

Вся его шуба была в клочьях. Это красавица Груня во время борьбы располосовала ее своим страшным ножом.

Несмотря на ужасное утомление, Путилин сейчас же по прибытии приступил к допросу.

— Слушай, Аграфена, ты попалась. Запираться теперь поздно, глупо. Скажи, неужели это ты отрезала все одиннадцать голов?

— А тебе не все ли равно? — дерзко ответила она, ни на йоту не смущаясь и хищно оскаливая свои ослепительно белые зубы. — Что вот тебя не прирезала — про это жалею!

— Скажи, ты догадалась, что это я приехал