Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев

Кубанской армии было произведено в чин хорунжего до 500 урядников, беря во внимание все роды оружия. Но не пройдет и одного месяца как все эти новые офицеры в составе Кубанской армии будут оставлены на Черноморском побережье теми старшими начальниками, кто их представлял в офицеры, и самим Атаманом Букретовым.

И никто из этих новых офицеров в 1-м Лабинском полку не надел офицерских погон, так как их не было, как и жили они вместе со своими взводами казаков, коими командовали раньше, будучи урядниками. Мы все были ободраны в обмундировании, и им было «не до офицерских погон» тогда. Поплатятся потом они перед красными за свой офицерский чин.

Войсковой старшина Логвинов. Обед с дамой

После осмотра 1-го Черноморского полка генерал Науменко, обращаясь ко мне, вдруг говорит, глядя на меня испытывающе:

– Полковник, я хочу Вам дать в 1-й Лабинский полк еще одного штаб-офицера.

– Кто он таков? – спрашиваю.

– Войсковой старшина Логвинов, – отвечает, остро смотря мне в глаза. – Он из моего штаба, как штаб-офицеру ему теперь в штабе делать нечего.

– Нет, не надо, Ваше превосходительство. Вы разве забыли его случай со мной в Филипповском хуторе? – докладываю.

– Нет, не забыл. Но он ведь извинился перед Вами! – говорит Науменко. – Право, он хороший офицер. Он тяжело ранен в голову, а если на него иногда «что находит», то Вы сумеете его остановить. К тому же он сам хочет к Вам, в 1-й Лабинский полк, – уговаривает он меня.

Я уважал генерала Науменко, не хотел его огорчать и согласился.

Логвинов – бывший кадет, окончил сотню Николаевского кавалерийского училища в Петербурге в июле 1914 года, то есть накануне войны. О нем я слышал еще в своем 1-м Кавказском полку в Турции от его сверстников, что он был тяжело ранен в голову и у него иногда случается «заскок», несдержанность. Было же дело так.

В Филипповском хуторе я прибыл в штаб корпуса по делам службы и в передней комнате вижу его, в чине есаула. На мое обращение доложить генералу Науменко он, не встав со стула, небрежно бросил мне:

– Генерал занят.

– Я Вас прошу, есаул, доложить командиру корпуса обо мне, и потом, когда к Вам обращается штаб-офицер, надо встать, – говорю ему.

– Ну-у, вас много таких будет! – вдруг отвечает он, продолжая сидеть на стуле.

– Что Вы сказали?!. Да встать! – крикнул я на него.

Он встал нехотя и не принял положенную военную стойку. Быстро открылась дверь, и в ней показался генерал Науменко, удивленно спрашивая меня:

– Что случилось, Елисеев?

Я доложил, «что, именно, случилось».

Науменко горячо «напустился» на Логвинова. Тот немедленно же «вытянулся смирно». Генерал заметил, что его обязанность состоит именно в том, чтобы исполнять разные поручения.

– Пришел начальник дивизии по службе, он в чине полковника, и Вы так ему ответили?! – очень строго, внушительно, ясно, коротко и определенно подчеркнул ему генерал Науменко и заставил тут же извиниться передо мною.

Логвинов был смущен, извинился. И теперь, месяц спустя, дает его в мой полк. И только из чувства уважения к генералу Науменко я согласился на это.

Логвинов представился мне хорошо. Еще раз извинился и добавил, что это у него – «как результат тяжелого ранения в голову» и что он иногда говорит то, что и сам не знает.

Я обласкал его и назначил командиром 1-й сотни. О Логвинове я написал потому, что при гибели Кубанской армии он совершит один положительный поступок и останется с казаками.

Штаб корпуса проходит нашу дивизию. Науменко заехал ко мне. Я предлагаю ему пообедать у нас, «чем Бог послал». Он согласился.

Надюша – моя хозяйка. Женской рукой она сервировала «что могла». Науменко шутит с ней и называет ее «казачонком». Надюша с бритой головой, в бешмете, в ноговицах. Казачок, да и все. Да и сама хочет быть «казаком».

Она без конца щебечет, накрывая стол, и, закончив, произносит:

– Федя, можно садиться.

Мы подходим к столу. Науменко идет к председательскому стулу и берет его за спинку, чтобы сесть.

– Нет, генерал, это мое место хозяюшки, а Ваше – рядом со мною, – вдруг говорит она так смело.

Науменко немного опешил. Да опешил и я. 17-летняя барышня в штабе дивизии – и «хозяюшка»? Я немного смущен, но Науменко быстро «находится»:

– Ах ты, постреленок! – отвечает он и тут же ущипнул ее за щеку.

Надюша краснеет, бьет его по руке и теперь уже активно просит его занять место рядом с нею, правее. Мы все смеемся и соглашаемся. Я сажусь левее ее. Наши начальники штабов меняются местами: полковник Егоров рядом со мной, а генерал Арпсгофен – рядом с Науменко.

– Мы обедаем с дамой, – любезно острит старик Арпсгофен и тут же «жалуется» Науменко, что «Надюша заставляет его бриться ежедневно».

– Ах, неправда!.. Неправда, генерал, – пищит она. – Я Вам никогда этого не говорила, – оправдывается.

– Ну конечно, Надюша, Вы мне этого никогда не говорили, но не могу же я, кавалер, показываться перед дамой небритым. Вот и приходится напрягаться каждый день, – шутит он.

Две дивизии – в одну. Генерал Бабиев

Оказалось, что генерал Науменко заехал в штаб нашей дивизии не просто так. После обеда, когда все офицеры удалились, он говорит мне и генералу Арпсгофену:

– Ввиду малочисленности 3-й Кубанской казачьей дивизии генерала Бабиева предполагается свести вместе 2-ю и 3-ю дивизии. Но номер дивизии, из уважения к генералу Улагаю, как к его детищу, останется «второй». Третья дивизия – совершенно упразднится. Как старший в чине, в командование дивизией должен вступить генерал Бабиев.

– Вы ничего не имеете против этого, полковник Елисеев? – вдруг обращается он ко мне.

– Ваше превосходительство, это вполне нормально, – отвечаю ему искренне.

– Еще один вопрос, – обращается он к генералу Арпсгофену. – Генерал Бабиев хочет сохранить свой штаб дивизии, а штаб 2-й дивизии – расформировать. Я знаю, что это Вам будет очень неприятно, но – так хочет генерал Бабиев, – закончил он.

Я видел, как все это было неприятно моему милому старику генералу, но я отлично понял, что иначе и быть не может. Для властного и порою своевольного генерала Бабиева скромный, серьезный и благородный генерал Арпсгофен был совершенно неподходящ. Это, конечно, знал и сам Науменко. Все это как бы только предполагалось, но нельзя было не увидеть, что все уже предрешено, сговорено заранее с Бабиевым. У него остались в дивизии только два полка – Корниловский и 2-й Сводно-Кубанский, и оба были малочисленны.

Полки Хоперской бригады, входившие в состав 3-й дивизии, давно отозваны