Григорий Бакланов - Южнее главного удара

ГЛАВА III

ПЕРВЫЙ БОЙ

- Лейтенант! Товарищ лейтенант!..

Кто-то тянул Назарова за ногу. Он откинул с лица шинель, сел, озираясь. Наверху стреляли. Разрывы глухо отдавались под землей, и трудно было сообразить, далеко ли рвутся снаряды.

Около Назарова ползал на коленях солдат, искал в темноте шапку и ругался шепотом. При огне люди одевались поспешно и молча, и землянка была полна шевелящихся теней, множество черных рук махало по стенам.

- Вот ваши сапоги, товарищ лейтенант,- сказал тот же голос и тише добавил: - Немец наступает.

Назаров вдруг почувствовал, как сердце заколотилось под самым горлом, лицо вспотело. Срывающимися мокрыми пальцами натягивал он сапоги, они скрипели, не лезли на влажную портянку.

- "Лира"! "Лира"! - взывал в углу телефонист.- Почему не отвечаешь? "Лира", это - "Коленкор"! "Лира"! "Лира"!..

Разрывы над головой, шевелящиеся при огне люди и тени, оторванный от всего мира голос телефониста под землей, и то, что сам он в такой момент без сапог, а ночь кругом - все это слилось для Назарова в страшное слово "немцы".

Он выскочил из землянки, расстегивая кобуру пистолета, совершенно забыв, что еще не успел получить оружия и кобура по-прежнему для виду набита тряпками.

Снаружи было морозно, ветрено. Деревья шумели. Обстрел не казался здесь таким близким, даже разрывов не было видно. Глухой слитный гул шел от передовой, воздух в ушах дрожал, и снег осыпался с веток. Это был тот самый момент, когда немцы обрушили огонь на наблюдательный пункт Беличенко.

Прислушиваясь к артподготовке, батарейцы быстро, без суеты снимали чехлы с пушек. Распоряжался старший сержант Бородин, исполнявший до Назарова должность командира взвода. Сутулый от большого роста, с широко поставленными, косившими врозь глазами, Бородин в прошлой, мирной жизни был председателем колхоза. Привычки мирной жизни были неистребимы в нем. Он и приказания отдавал не командным громким голосом, а по-домашнему.

Назаров оглядел себя, расправил складки под ремнем и, вскочив на бруствер, приставил к глазам бинокль. От нервного возбуждения, от того, что он так сразу выскочил из тепла, Назарова била дрожь на утреннем холоде. Он боялся, что солдаты увидят, поймут неправильно, и ходил перед орудиями, держась прямо, строго, высоко подымая плечи в погонах. А на душе было тревожно.

Назаров ехал из училища с мечтой стать командиром взвода управления. Во взводе управления - разведчики, он много читал о разведчиках и хотел в разведку. Его назначили командовать огневым взводом. Здесь, правда, нe было разведчиков, но Назарову нравилось это название - "огневой взвод". Он с удовольствием повторял про себя; "огневой", "огневики", "командир огневого взвода". И видел себя рядом с пушками, в расстегнутой шинели, всего и отблесках пламени. Но вот он - командир огневого взвода, и сейчас начнется бой, а на душе у него - растерянность. Страшился Назаров не самого боя, а что в этом бою вдруг он окажется трусом и все это увидя и поймут. "Пусть лучше убьет сразу",- подумал он горячо.

Между тем в поле постепенно светлело, и на опушке, где стояли орудия, деревья выступили из темноты. Огневые позиции батареи располагались километрах в двух позади наблюдательного пункта. Отсюда не было видно передовой и всего, что там происходит, только отдаленный гул разрывов доносился сюда, и по нему можно было определить, какой силы идет артподготовка. Наконец восстановили связь, телефонист быстрым шепотом передавал разговоры, какие велись по линии. Скажет две-три фразы и долго слушает, а солдаты, столпившись вокруг него, терпеливо ждут. При мутном, свинцовом свете утра лица их казались бледными, с резкими тенями, а иней на стволах орудий - серым.

Назаров не знал, удобно ли ему тоже остановиться и послушать, и потому, проходя, всякий раз бросал на телефониста строгий взгляд.

Время шло. Старшина батареи Пономарев, стоявший с кухней и со всем хозяйством неподалеку в овраге, прислал сказать, чтобы отправляли людей за завтраком. С тем высоким, что было у него сейчас на душе, Назарову показались странными разговоры о завтраке. И даже оскорбительными. К тому же он был уверен, что поесть все равно не успеют, потому что вот-вот начнется бой. Но солдаты охотно доставали котелки, терли их снегом, и вообще все заметно оживилось. И Назаров почувствовал: его не поймут, если он подаст команду "Отставить!", все удивятся и решат, что младший лейтенант просто нервничает.

- Так надо послать...- начал он, оглядываясь, и увидел заряжающего Карпова. "Вот Карпов пойдет",- хотел сказать он, потому что за сутки, проведениые в полку, никого, кроме Карпова, запомнить не успел. Но, встретясь глазами с заряжающим - тот уже заранее улыбался, понимая, что сейчас именно его пошлют,- Назаров покраснел.

Тем временем Бородин распоряжался:

- Ряпушкин, Козлов, собирайтесь. Кто от твоего орудия, Федотов? Давай посылай.

Для командира взвода завтрак принес Ряпушкин, маленький услужливый солдат. Он исполнял должность ординарца при всех прежних командирах взводов и по привычке, просто потому, что это как-то само собой разумелось, взялся исполнять ее при Назарове.

Назаров узнал в нем солдата, который деликатно тянул его за ногу. Он не помнил, с каким лицом вскочил тогда, и оттого, что Ряпушкин мог видеть его страх, почувствовал неприязнь к нему.

- Поставьте котелок здесь,- сказал он строго.

Ряпушкин, не стукнув, поставил котелок на землю, рядом с ним перевернул каску вверх дном, и Назаров сел на нее.

Ели, настороженно поглядывая на телефониста. Он выбил в бруствере лунку, установил в ней котелок и тоже ел, стоя в ровике, а телефонная трубка на марлевых тесемках покачивалась на ухе. Вдруг он схватился за нее, поперхнувшись, страшно округляя глаза, заорал чужим голосом:

- Батар-ре-е!..

Перепрыгивая через котелки, все бросились к орудиям. В рассветном сумраке Назаров, бледный, подняв руку, стоял позади окопов, и командиры орудий на два голоса нараспев повторяли за ним команду. Они одновременно махнули рукавицами:

- Ор-рудие!

Воздух толкнулся в уши, на миг осветились пламенем напряженные лица солдат и стволы ближних сосен. Вслед за тем замковые весело рванули рукоятки, и горячие гильзы, дымясь, со звоном откатились к их ногам.

- Огонь! - кричал Назаров яростно.

- Ор-рудие! - каждый своему расчету кричали сержанты, мощно раскатывая "р". И пыль все выше подымалась над орудийными окопами.

От грохота пушек, озарявшихся пламенем, оттого, что кругом все были заняты горячей работой и многие скинули с себя шинели, а главное, потому, что все эти люди и пушки подчинялись его голосу, его команде, Назаров находился в восторженном состоянии. Он чувствовал себя сильным, был уверен, что немцы бегут, а до сознания никак не доходило, почему это все время уменьшают прицел.