Григорий Бакланов - Южнее главного удара

- Вот что,- сказал Беличенко,- четверым нам в окопе делать нечего. Подтянут немцы миномет - всех четверых одной миной накроют. Тоня и Семынин, отходите.

Тоня продолжала набивать диски. Семынин щепочкой чистил автомат.

- Ты же знаешь, мы не уйдем,- сказала Тоня.

Так они сидели в тесном окопе. Немцы приближались с трех сторон, невидимые за кустами.

Архипов долгим взглядом оглянулся вокруг, ни на чем не задерживаясь и одновременно прощаясь со всем. Потом снял с себя ремень с фляжкой, освободил плечи от вещмешка; он расставался со всем, что уже не понадобится ему в жизни.

- Вместе начинали войну, вместе и кончаем,- сказал он. Расстегнул шинель, встал в окопе, замахал немцам шапкой и, прежде чем его успели остановить, выпрыгнул наружу.- Не стреляй, комбат, жди, не стреляй,- говорил он тихо.

Стоя рядом с кривой яблонькой, он хорошо был виден в рассветном сумраке: пожилой солдат в обмотках, за одной из них блестела алюминиевая ложка. Подняв над головой тяжелые руки, он жизнью своей выманивал немцев из укрытия.

- Не стреляй, комбат, они выйдут. Не стреляй...

Ветер отдувал полы его шинели, и казалось - он идет навстречу немцам. Смолкшие было немецкие автоматы ударили с трех сторон. Архипов пригладил ладонью волосы, успокаивая себя этим жестом, и опять поднял руки.

- Ляг! Ляг! - приказывал Беличенко сдавленным голосом.

Но Архипов все стоял под пулями без шапки. Вдруг шагнул под уклон, споткнулся и, закачавшись, упал.

Стало тихо и пусто. Стрельба смолкла. Из-за завалов, из-за кустов по одному поднимались немцы и, настороженные, с автоматами в руках шли в гору. Они шли сжимающимся полукругом. Один поскользнулся, падая, схватился за куст, ветка сломалась в его руке. Те, что шли рядом, мгновенно упали на землю. Случай этот развеселил немцев, они пошли смелей, уже не так опасаясь. Передний в очках, достал гранату, на ходу внимательно оглядел, готовясь кинутъ. Беличенко подпустил их еще и тогда наверняка дал очередь.

Всю ночь из города группами и поодиночке выходили бойцы разных частей. Они шли через позиции артиллерийского полка, их расспрашивали, и они говорили, что действительно стоит на южной окраине батарея таких же тяжелых пушек и будто командир ее сказал, что никуда оттуда не уйдет. Другие уверяли, что не батарея, а три батареи легких пушек.

Перед утром под выстрелами вырвался из города на мoтоцикле командир батальона Гуркин. У него были глаза и движения пьяного человека. Размахивая пустым пистолетом, он говорил сорванным громким голосом, как, видимо, размахивал и кричал там. Везший его на мотоцикле лейтенант, очень молодой и очень сдержанный, сказал, оправдывая комбата в глазах посторонних людей:

- Капитана миной контузило...

И, увидев командира полка полковника Миронова, вежливо спросил:

- Не ваша, товарищ полковник, тяжелая батарея в городе? Женщина еще с ними небольшая такая, санинструктор? Мы их за три улицы отсюда встретили. Лебедками тащат пушки и гору.

С этого момента в полку слышали уже непрекращающуюся пулеметную и автоматную стрельбу и напряженно следили за ней. Миронов послал туда разведчиков, собрав их по дивизионам.

И вот, когда рассвело, все увидели батарею. Минуя последние заборы, пушки спускались в лощину. За ними цепью, перебежками отходили разведчики, среди них мелькала белая грязная кубанка Беличенко.

"А ведь это моя батарея",- подумал Миронов с гордостью, чувствуя, что волнуется.

Пушки скрылись за поворотом, и некоторое время из лощины было слышно только приближавшееся рокотание тракторов.

В тылу всходило солнце. Оно краем выглянуло из-за кромки осветившихся снегов, над ним уже хищно кружились черные самолеты и бросали бомбы, как будто загоняя обратно в землю.

"Что это они там бомбят?" - подумал Миронов. Тут батарея показалась из-за поворота. Краска на перегревшихся стволах пушек почернела, полопалась, и люди тоже были черны, многие без шинелей. Иных Миронов узнавал в лицо. Он узнал Тоню - она шла рядом с огромным, медленно вращающимся колесом пушки, на резиновые ободья которого налип снег. Узнал Бородина и еще нескольких. Бравый, геройского вида красавец сержант, которого нельзя было не заметить, на минуту задержал внимание Миронова. Но большинство лиц было незнакомо. "Что это за младший лейтенант с ними?" - подумал он, вглядываясь. И только по гимнастерке и золотым пуговицам узнал Назарова.

По откосу, упираясь сильными ногами, поднимался Беличенко. Миронов хотел пойти навстречу, по сдержал себя. Комбат подошел, неся руку на перевязи.

- Товарищ полковник!

И те, кто шел, и те, кто был близко, остановились, вытянув руки по швам. Всю ночь они слышали, как батарея вела бой в окружении. Каждый раз, когда смолкал грохот пушек, ждали с тревогой, не возникнет ли он вновь. И вот командир батареи от имени живых и погибших докладывал:

- Третья батарея, выполнив боевой приказ, прибыла в ваше распоряжение!

Сильный взрыв толкнул воздух, и земля под ногами дрогнула. Все оглянулись. В розовой от солнца, высоко поднявшейся морозной пыли шла длинная колонна танков. Они казались крошечными издали, но уже слышно было их железное скрежетание. Чьи это танки? И не сейчас ли предстояло полку принять новый бой?

Но от рации уже бежал радист и крича и, делая знаки руками:

- Товарищ полковник, приказано не стрелять! Это танковый корпус со Второго Украинского фронта!

Так вот кого бомбили немцы! Только что готовившиеся в одиночку принять новый бой, люди ощутили за cобой железную силу других фронтов. И для каждого иным светом осветилось все сделанное ими. Все их усилия, и жертвы, и раны все это было частью великой битвы, четыре года гремевшей от моря до моря и теперь подходившей к концу.

А немецкие самолеты все еще кружились над восходом, бросая бомбы. Но солнце подымалось за спинами солдат, всходило над снегами Венгрии, огромное, неодолимое, по-зимнему красное, и маленькими казались разрывы, пытавшиеся его заслонить.

Март 1957 г.