Дорогой папочка! Ф. И. Шаляпин и его дети - Юрий А. Пономаренко

Шаляпин принимает деятельное участие в общей жизни и увеселениях, с удовольствием посещает места развлечений и даже танцует. Его часто видят на прогулках по живописным окрестностям Зальцбурга, которые он обычно совершает с дочерью Мариной, подобно многим другим зальцбургским гостям, желающим слиться с местным колоритом, щеголяющей в тирольском костюме и, по свидетельству очевидцев, выглядящей в нём очень мило95.

* * *

Коснулись мы в разговорах и взаимоотношений артиста с лучшим другом, Максимом Горьким. Как это виделось со стороны детей? В чём причина их размолвки, когда это началось? Марина была его крестницей.

Она просто сказала, что писатель испугался, когда прочёл «Маску и Душу», хотя там видно, что папа его очень любил. Папа не из тех, кто сегодня любит, а завтра не любит… А вот Горький из таких… Когда он начал возню вокруг «Страниц…», что, мол, он её написал, то и решать может, продавать её во Франции или нет…. А папа хотел только одного, успеть издать в Америке, об этом и сказал ему – и вдруг такие упрёки. Мы были все тогда в Форосе, где папа с Горьким отдыхали и работали над «Страницами», я помню, как папа ходил и диктовал, а длинная, худая, вся в чёрном, как галка, женщина стенографировала на машинке, а Горький только слушал и был доволен… Я же сидела у него на коленях. Всё было хорошо – мы и в море на лодке с ним катались… Но всё равно из всех людей, окружавших папу, я более всего любила Сергея Васильевича Рахманинова. Он был среди всех самый яркий, обожал детей, всегда с нами играл, шутил, дразнил и очень близок был к папе… Ещё Константин Коровин, замечательный художник, у него речь была настоящего русского мужика; умел прекрасно рассказывать, иной раз заслушаешься, как они с папой нарасхват вспоминали юность свою… Нужно сказать, что папа хорошо знал, что делается в СССР, дома это обсуждали, и папа, как пророк, предсказывал, что будет дальше – и не ошибался. Он вообще очень хорошо разбирался в людях, достаточно одной встречи – он видел человека насквозь… И был гениальным во всём, как Леонардо да Винчи.

Последние интервью

В 2001 году в ноябре и в 2003 году к Марине в Рим приезжали шаляпинцы из России на день рождения Фёдора Ивановича; по этому поводу она заметила:

Меня всегда удивляло, что в России день рождения отца отмечают 13 февраля, папа очень не любил это число, тем более что на самом деле он родился 14 февраля96. Папа вообще-то не верил всяким суевериям, но иногда их придерживался. Так, он никогда 13 числа концерты не давал (?), и верил, что если в день выступления идёт дождь – это к успеху. Да, вообще у нас в семье была традиция – не знаю, от кого это пошло, наверное, от бабули: в новолуние все выходили на улицу, и девять раз надо было поклониться месяцу. Вот и я на старости лет придерживаюсь этого и пугаю своих римских соседей!

Из Уфы мне вот прислали подарочек – русскую водку «Фёдор Шаляпин»; я вообще-то люблю и попиваю иногда русскую водочку.

Наши спросили, не стесняясь, на что она живёт, получает ли за отца что-либо.

Нет, ничего от творческого наследия отца я не получаю, тем более что по нашим законам после 50 лет после смерти этого не полагается. Живу на пенсию свою и половину мужниной. Вот снимаю этот маленький домик рядом с дочкой – и мне достаточно.

* * *

22 октября 2007 года к 95-летней Марине Фёдоровне приехали три женщины, педагоги-шаляпинцы из Уфы во главе с председателем Шаляпинского общества Еленой Замрий. Марина Фёдоровна только что перенесла тяжёлую операцию и жила с помощницей Валентиной Егоровной Семанишиной, снимала уютный маленький, крытый черепицей, домик из 3-х комнаток, весь утопающий в зелени. Наши шаляпинцы дважды встретились с ней и поговорили по-женски обо всём.

Марина вспоминала:

Будет 70 лет, как я здесь, большая часть жизни. Хотя вся моя юность, всё воспитание прошли во Франции, где я жила до 26 лет, мне она ближе всех стран. Когда уехали из России, мне было 9 лет, а Марфуше где-то 11… Мы с ней абсолютные невежды были, сорванцы. Стелла и Эдя в России учились в школе, уже закончили её, а мы-то ничего! И всё пришлось учить с самого начала, с два плюс два – четыре! Потому что в Петрограде все школы не работали: эпидемии, голод, холод, все вшами покрывались, какая школа? Не только в школу – в церковь не могли ходить. Приходили домой с сыпным тифом. «Мы превратим весь мир в цветущий сад!» – говорилось тогда. Мамма мия! Далеко надо бежать от такого «цветущего сада». Так что мама послала нас в Англию, и мы целый год учились в английской школе. Когда мы родились, то по-русски и по-английски говорили одинаково. Поэтому и учились там легко. А когда мы позже переехали во Францию, мама тоже не хотела нам менять язык. Она говорила: «Милые мои, вы спутаетесь так, что будете ещё большими невеждами». Позже нас учили в балетной студии у Матильды Кшесинской, в Париже. Шесть лет я каждый день стояла у станка. О, это было трудное занятие, но я мечтала стать балериной. Я в своей жизни работала не так долго, каких-нибудь 8–10 лет, но училась невероятно много. Я всё время училась. Сначала у Кшесинской. Матильда Феликсовна была чудная! Во-первых, папа её называл «мышкой» или что-то вроде этого. Она была такая маленькая, удаленькая, «с перцем». И большим темпераментом. Весёлая. А с папой они, прямо как… Ну, он поднимал её, как куклу. И обожал её. Они приходили к нам часто с её мужем Андреем Владимировичем, который был такой чудный, милый, добрый, мягкий человек… Шесть лет было отдано балету: я занималась по 1,5–2 часа в день. И в воскресенье станок. И если больна – тоже станок, но уже дома… Кстати, папа сдержанно относился к моим занятиям балетом: «Ты дылда. Для тебя специально нужно театр строить, но что-то не видно желающих это сделать…» Потом сломала себе коленку, и всё кончилось. Дальше училась в Американской академии архитектуры и дизайна. Кисти, краски, всё очень строго. Училась строить. У них было отделение в Париже, и начинала я там, а потом доучивалась в