Освобождая Европу. Дневники лейтенанта. 1945 г - Андрей Владимирович Николаев

– Ну а рана-то как заживает?

– Заживает. Я думаю, скоро и в Вену можно будет съездить на прогулку. Посмотреть. А?!

28 апреля. Еду в Вену. Неподалеку от «Лейнстиргартена» конечная остановка трамвая. Желтого цвета вагончик быстро доставил меня в самый центр города. В тех местах, где шли бои и немцы воздвигали укрепления, остались лишь одни развалины. Среди развалин и выгоревших коробок домов, подобно теням, бродят какие-то люди. Вид их жалок, внутреннее состояние – подавленное. Центр и значительная часть районов северо-запада, не подвергавшихся штурму, невредимы. Здесь функционируют магазины, кинотеатры, городской транспорт и знаменитые венские извозчики ожидают седоков.

Я ходил пешком, гулял и был счастлив от того, что мог так вот просто, никуда не спеша, пребывая в праздности, идти по улицам Вены. Я шел по широким проспектам и бульварам – в родной Москве я даже и не подозревал о существовании столь фешенебельных улиц. Присев отдохнуть на одну из многочисленных скамеек на бульваре, я обратил внимание на тоненькую, бледную и изящную девушку, в огромных и темных глазах которой я увидел неподдельный и искренний испуг. Мне почему-то стало жаль ее. Она смотрела на меня пристально, не отрываясь, смотрела страдальчески заинтересованно. На мою улыбку она не ответила, а только сказала:

– Энэр Глюкк – дас ист унзер Унглюкк. Ние ин Лебэн, вир верден ферштэйен нихьтс а ейнандер. (Ваше счастье – наше несчастье. Никогда в жизни, мы не поймем друг друга.)

Она говорила мягко, по-венски, а я смотрел и думал:

«Неужели же счастье этой милой девочки в драповом темно-сером пальто и красном берете, в лайковых перчатках, несмотря на теплую погоду; девочки, которая только-только начинает жить, состоит именно в том, чтобы мы оказались – несчастны! Она ведь так и сказала: „Ваше счастье – это наше несчастье!“ И наоборот: „Ее счастье – наше несчастье!“ Так?!»

Понять это я был не в состоянии. Большинство австрийцев почему-то мрачно твердят: «Зачем русские пришли в Австрию?» И почему-то никто из них ни разу не ответил мне на вопрос: «Зачем австрийцев понесло в Россию? Что им там было нужно?!»

Неужели же страдания и горе русского народа должно было стать ценой, которую намеревалась заплатить эта хорошенькая девушка в красном берете за свое «счастье»?!

Возможно, у нее кто-то погиб на войне или во время осады города!

Я готов был посочувствовать ее горю. Но она отвергла искренность моего участия и сторонилась меня, как заклятого и непримиримого врага. Между тем наш полк, сформированный в Ленинграде, смог бы многое поведать этой милой австриячке о девятистах днях жестокой блокады города.

Но, сказав свое «Вир верден Ферштэйен нихьтс а ейнандер», эта девушка в сером пальто и красном берете, потупившись, отвернулась, отошла и более не смотрела в мою сторону.

Домой я возвращался, когда багровый диск солнца, просвечивавший сквозь серо-голубую мглу, поднимавшуюся над городом, заваливался за причудливый силуэт дальних зданий. Трамвай мирно позванивал, усатый кондуктор щелкал компостером, а теплый ветер обдувал лицо.

Николай Микулин в сильном подпитии сидел на крыльце дома и беседовал, как мог, с фрау Маргарет. Капитан Микулин, по-видимому действительно уверовавший, что он «экселлэнс» – то есть «ваше превосходительство», стал предлагать фрау Маргарет «руку и сердце». Он бессвязно лепетал какой-то набор слов: «Мхь. зер. шнель. либе. дихь. Понял? Да?! Мин херц. Переведи ей, переведи». Я растерялся.

Но фрау Маргарет спросила вполне серьезно:

– Вие ин Руслянд, ин ден Энештанд тритен? (Каким образом в России оформляются браки?)

Капитан Микулин уже ничего не соображал. Сашка Логинов, малый физически сильный и добродушный, подхватил нашего начальника связи под мышки и поволок его в спальню.

29 апреля. Дежурил по полку.

1 мая. Утром парад частей 9-й гвардейской армии. Накануне мы наконец-то получили новое летнее обмундирование. В Вене на складах германского интендантства, в частности, был обнаружен большой запас наших довоенных артиллерийских фуражек, которые нам и выдали к празднику Первомая.

Торжественный парад состоялся на плацу в Тринцинге. В первой шеренге батареи управления полка правофланговым шел сержант Серега Жук с орденом Славы на груди, а рядом с ним – Ефим Лищенко, Логинов, Смилык, Квасков, Соколов Семен – сильные, стройные парни. Лишь во второй шеренге надо всеми торчала несуразная голова Поповкина.

Во главе первого дивизиона, чеканя шаг и улыбаясь, шествовал майор Рудь, важно размахивая руками, на которых были натянуты белые лайковые дамские перчатки.

Вечером, после обеда, я вновь поехал в Вену, где в городском офицерском собрании состоялся праздничный концерт. Однако, после первых же номеров, я покинул зрительный зал и отправился бродить по городу.

На набережной Дуная разговорился я с двумя девушками – Хильдой и Трудой, веселыми венскими гимназистками выпускного класса. Они с интересом рассматривали наших офицеров, нимало не смущаясь при этом. Они не искали встреч – это было видно сразу. Но они и не презирали нас, не испытывали по отношению к нам чувства ненависти или неприязни. Они просто интересовались нами, интересовались потому, что им было по семнадцать лет от роду, а мы явились к ним в качестве победителей из далекой, неведомой России, о которой они не имели ни малейшего представления. Они были веселы и рады. Проходя мимо, я уловил их пристальный и заинтересованный взгляд на себе и, улыбнувшись, спросил:

– Нун. Ви геет ес? (Как дела?)

– Херрлихь, прима! (Отлично!)

И я должен признаться, что непринужденная болтовня в пределах языковых возможностей с этими веселыми и жизнерадостными венскими гимназистками – Гертрудой и Хильдой – несколько рассеяли те тяжелые впечатления, которые сложились у меня от неприятных встреч с австрийцами.

2 мая. Сегодня в прогулке по Вене меня сопровождает Миша Заблоцкий. Капитан медицинской службы Нечаев разрешил, наконец, ему неутомительный моцион. А начальник обозно-вещевого снабжения старший лейтенант Кильчевский, «в усах и шпорах», снабдил его новым комплектом шерстяного обмундирования.

Радостные и счастливые, идем мы по чисто выметенным улицам австрийской столицы. Венцы с интересом засматриваются на скобелевскую бороду Заблоцкого, кивают нам и приветливо улыбаются. Здесь, в не разрушенной части города, где, кажется, и войны никакой не было, лиц с мрачным и озлобленным выражением встречалось не так-то много.

В кинотеатрах идет цветной фильм с участием знаменитой австрийской шансонетки Марики Рёкк, и нам очень захотелось посмотреть этот фильм. В кармане у меня нашлось несколько больших серебряных монет с профилем императора Франца Иосифа, подобранных мною в каком-то разбитом доме во время одного из прошедших боев.

– Давай попробуем, – говорю я Заблоцкому, – может быть, на эти монеты можно купить хотя