Владислав Бахревский - Савва Мамонтов

— Он готовил «Лунную ночь», но дописать не успел, — сказал Поленов.

— Зато успел со своими русалками Константин Маковский.

— Ну а Репин?

— «Софья» — произведение неистовых сил. Жаль, конечно, что Илья дал отталкивающий образ. Но его Софья — воистину сестра Петру.

— На красивом лице — гнев выглядит отвратительно, — сказал Левицкий. — Репин поступил мудро. Он же хитрец.

— Он не писал лица, сколько мог. За неделю до отправки картины вместо лица была серая болванка, — возразил Поленов. — Какая тут может быть хитрость? Хитрят те, кто пишет нравящиеся портреты. Илья — искал! По мне — так и не нашел. Я — противник подобной царевны Софьи, но нельзя однако ж и того не признать, что лик — по ее телесам.

— Выставка, должен я сказать, получилась изумительная, — Савва Иванович посерьезнел. — И твой «Бабушкин сад», Базилио, — это, извини, именно значительная картина. Она как букет цветов из своего сада. Но, послушай, ты стал скрытным. Я ничего не знаю ни о твоих новых картинах, ни о твоих задумках.

— Пишу обычный заросший пруд.

— Все твое обычное — бальзам душе… А как Васнецов?

— Повеселел. Творит необычайное, былинное. Очень интересно по цвету, по самой манере. Москва его возродила.

Мамонтов улыбнулся, и было видно, что он очень доволен. Деньги — не живая вода, но верное средство для отращивания у художников крыльев.

Еще зимой, вернувшись из Петербурга, Савва Иванович заказал Васнецову три большие картины для кабинета Правления Донецкой железной дороги. Заказывая, был верен себе — полное право выбора сюжета оставалось за художником. Разумеется, тема дороги, богатства недр, тема степи должны присутствовать, хотя бы мифологически, но простор фантазии только этим и ограничивался. Крупный аванс избавил Виктора Михайловича от нищеты и от «деревяшек». Он задумал «Трех царевен подземного царства» — любимую свою сказку, «Ковер-самолет», «Битву русских со скифами».

Но все это только затеивалось, время и силы отдавал «Побоищу». Начал было менять колорит картины, развез грязь, испугался. Пришло на ум превратить грязь в птиц. Ошибки тоже идут на пользу, коли вовремя спохватишься.

…Поговорили о Васнецове, о том, что каждый художник до конца дней своих — загадка. Может в любой день и час преобразиться, воссиять, обрести изумительные высоты, может рухнуть со своей горы, совершенно иссякнуть.

— Христос воскресе! Христос воскресе, господа! Господь с нами, и на лице Его улыбка! — загорелся какой-то идеей Савва Иванович. — Нет, не пугайтесь! Никуда вас не потащу, ни в какие игрища вовлекать не собираюсь. Давайте возмечтаем. Не помечтаем, а именно — возмечтаем! Откроем друг другу свою потаенную вершину, которая далеко, но которую мы все-таки различаем в тумане будущего.

Левицкий поднял руку:

— Я — первый скажу. Моя мечта не хватает очень высоко. Я бы желал всей душой исполнить то, что мне даровано. О великой славе я никогда не мечтал и не желаю даже такой славы. Однако ж пусть то, что есть «я», то, что во мне, — станет для всех и, сколько возможно, украсит жизнь.

Поленов глаз не поднял:

— Я в Палестину хочу. Если мне будет дадено исполнить картины из жизни Христа, если я верну из небытия свет, который освещал лицо Христа, землю, по которой он ходил, и тех людей, которые слушали Его, любили Его и Его ненавидели, — я посчитал бы жизнь мою исполненной.

Савва Иванович платочком промокнул будто бы вспотевшую лысину.

— Господи, я самый из вас нескромный! Но, как говорится, взялся за гуж… Скажу без утайки. Я желал бы провести такие железные дороги, чтоб Россия поминала меня в худую годину.

— Почему же в худую?! — удивилась Елизавета Григорьевна.

— В сытые покойные дни задумываться недосуг. Людишки играют в картишки, гитары звенят… Я знаю, какой благодарности хочу. Построив дороги, господа, хотел бы я расстаться навек с подрядами, с концессиями, с угождением чиновникам, с бестолковыми законами, с нерадивыми инженерами, с неумелыми рабочими. Со всею глупостью и подлостью. Хотел бы я быть равным среди вашей братии.

— И с тем же достатком? — спросил Левицкий.

— Вот о достатке подумать надо! — засмеялся Савва Иванович. — Мне ведь не столько самому хотелось бы творить, но вытягивать к Божьему свету таких, как Васнецов. Тут без средств не обойтись. Ну а ты, Елизавета Григорьевна, какую мечту представишь Господу Богу?

— Я ничего не желаю. Грех желать большего. Хранил бы Господь и Царица Небесная детей и мужа. Дети пусть вырастут добрыми, работящими людьми, а муж пусть не разлюбит.

— Вот это я понимаю! — воскликнул Савва Иванович. — Просто, да мудрее не бывает… Господа! Обещал я вас никуда не тащить, но не пойти ли нам на Ворю, послушать, как она подо льдом ворочается, пробудившись? Половодье будет, как потоп.

Савва Иванович как в воду глядел. 7 апреля, вернувшись поездом из Москвы, он застал вскрывшуюся Ворю в таком неистовстве, какого старики не видывали.

Чтобы попасть домой, пришлось переходить железнодорожный мост.

Дома мальчики строили корабли.

— Папа, мы придумали чудесно как хорошо! — подбежал к отцу Вока. — Мы открыли нашу копилку и сделали на кораблях паруса из рублей.

— Корабли поплывут по Воре, их увидят бедные дети, и у них будет счастливый день, — объяснил Сережа затею и вдруг закричал на Воку: — Ты опять притащил этот замызганный, этот грязный рубль!

Сорвал с мачты крепко потрепанную ассигнацию и выбросил в открытую форточку.

Савва Иванович позже не мог объяснить, почему Сережин поступок свел его с ума. Себя не помня, он схватил Сережу за шиворот, как кутенка, тряхнул, поднял и отшвырнул.

— Ступай и принеси!

— Я оденусь, папа.

— Немедля! Хоть будь ты бос! Немедля!

Сережа ползком шарахнулся прочь от отца, кинулся из дому. За ним с шубкой — гувернер с шапкой, еще кто-то из прислуги… Через пять минут мальчик вернулся в комнату, протягивая отцу рубль.

— Положи на стол! — приказал Савва Иванович. — Вока и Дрюша, садитесь. Остальные свободны. Свободны!

Бережно разгладил на ладони грязный, мокрый рубль.

— Никогда, никогда не бросайте денег на ветер. Улетит один рублишка, уведет за собой весь миллион. Ваш дед считал шкалики! Со шкалика шла в его пользу ничтожная копеечка. Копеечки складывались в рубли. Рубли в капитал. — Савва Иванович трепетал от нервного возбуждения, дети чувствовали это, жались друг к другу. — Промотать можно любое богатство. Но можно и скопить эти вот ничтожные грязные рублики. И не для того, чтоб всякая погань, заискивая, шапку перед тобой ломала. Чтобы дороги строить, великие города, чтоб творцы могли творить, отваживая человека от его зверской, от обезьяньей природы. Русские-то наверняка от медведей произошли.