Избранные воспоминания и статьи - Осип Аронович Пятницкий

студент питерского университета Петриковский (Петренко{223}), большевик, и харьковский социалист-революционер, служащий Кнышевский, затем Сохацкий, член СДПиЛ, с женой (не ссыльная), а за ними социалист-революционер Борис Орловский{224} и Павел Козлов{225}. Наконец, появились еще максималист Алексей Феофилактов с женой{226} (она была сослана в Плахино, но там не было стражника, и поэтому она часто бывала в Федине); типограф из Гомеля, сосланный по эсеровскому делу, Давид Трегубов{227}, ссыльнопоселенец; солдат Яков Блат; толстовец Иван Выхватнюк, сосланный за отказ пойти в солдаты; немецкий рабочий Адам Станкевич и др. Словом, колония ссыльных разрослась до 23 человек, из которых политических ссыльных было 14. Тут были административно-ссыльные, которые получали по 8 рублей в месяц, и поселенцы, которые ничего не получали. Найти работу в Федине было трудно, когда же удавалось все же найти временную работу, то приходилось работать за 10 копеек, начиная с часу ночи до 9 часов утра (молотьба) при 30–40° мороза по Реомюру. Материальное положение поселенцев еще ухудшалось тем, что они так же, как и административные ссыльные, не имели права отлучаться из деревни. Неодинаковое материальное положение ссыльных при тесной жизни в маленькой деревушке такого количества людей могло дать повод к целому ряду неудовольствий и недоразумений. Поэтому фединская колония установила такой модус: устраивается общая столовая, каждый ссыльный по очереди готовит обед для всех. Продукты для обеда, ужина и завтрака закупаются сообща и делятся поровну между всеми по норме, которую определяет общее собрание. Так же поступают с керосином, мылом, сахаром и пр. Продукты и все закупалось через т. Корольчука в Абане, а сыр, масло, сало и зимой молоко он нам доставлял сам из своего хозяйства. За квартиру, хлеб и кипяток каждый из нас вначале платил по 3 рубля в месяц местным крестьянам. Оставались неразрешенными вопросы об обмундировании членов колонии и финансовый. Эти вопросы мы разрешили таким образом: все деньги, которые ссыльные, вошедшие в коммуну, получали, передавались выбранному кассиру, и на эти деньги последний производил нужные закупки. Каждый член коммуны имел у кассира свой личный счет. В конце каждого месяца все расходы делились между всеми членами коммуны, и на эту сумму уменьшался личный счет тех товарищей, которые имели деньги на своем счету; та же сумма записывалась как долг на тех товарищей, которые денег на своем счету не имели. Каждые три месяца делался генеральный подсчет: товарищи, которые имели деньги на своем счету, уплачивали в кассу сумму, которая причиталась за три месяца с неимущих товарищей. После этого начинались новые записи на счета всех членов коммуны до нового генерального трехмесячного подсчета. Товарищи, которые имели в кассе больше 20 рублей, имели право тратить на себя до 2 рублей без санкции комитета коммуны. Комитет состоял из кассира и двух товарищей. Все трое выполняли и функции политического центра всех ссыльных. Личные расходы товарищей, которые имели меньше 20 рублей, могли быть произведены лишь с разрешения комитета. Последний рассматривал также вопрос приобретения одежды для товарищей, которые на своем счету денег не имели, а в одежде нуждались. Этой организацией фединская колония избегла склоки на материальной почве, которая существовала во многих колониях ссыльных. Ссыльнопоселенцы, которые от правительства не получали материальной помощи, зарабатывали на самое необходимое для себя различными способами. Зимой они ловили налимов и собирали кедровые орехи для продажи. Иногда удавалось и белок настрелять, но последнее бывало редко, ибо поселенцам не полагалось иметь охотничьих ружей. Летом жить было легче.

Во время войны деревни Канского уезда остались без работников, так как всех почти забрали на войну (с Ангары крестьян не брали в солдаты); туда уходили поселенцы на заработок (из-за нужды в работниках в 1916 г. поселенцам разрешали перемещение не то по своей губернии, не то по своему уезду).

Летом многие ссыльные валили лес, который они гнали плотами в Енисейск на постройки или на лесопилки. За каждое бревно можно было получить по 1 рублю или по 1 рублю 20 копеек, но зато обратно приходилось ехать пароходом по Енисею, потом на лодках против течения по Ангаре и наконец на лошадях верхом до нашей деревни, и все это путешествие стоило недешево. Фединские крестьяне тоже занимались весной сплавом леса, но они возвращались домой через Канск, что было ближе и дешевле, так как можно было ехать пароходом, поездом и лишь немного лошадьми. Так или иначе ссыльные кое-как устраивались и могли прожить, не будучи другим в тягость.

Жизнь, как она мною была выше описана, обходилась одному товарищу в месяц в 1915 г. в среднем без обмундирования 6–7 рублей, а в 1916 г. — 10–12 рублей. Когда в Федино стали присылать австрийцев, немцев, турок и евреев по «военным делам», в деревне стало тесно. Крестьяне попытались поднять цены на квартиры и, что еще хуже, стали распоряжаться площадью, где жили политические ссыльные. Поэтому мы купили у т. Паиста избушку за 12 рублей и еще другую у одного крестьянина, которую мы сами перенесли к паистовой избе. Мы сделали ее выше, окна увеличили и недурно оборудовали своими силами. Таким образом, мы могли в трех избах поместить до восьми товарищей.

Мы получали столичные газеты и журналы, а также и книги, из которых составилась недурная библиотека. Времени для чтения было много, в особенности зимой, и публика читала. Устраивали мы доклады, после чего бывал горячий обмен мнениями, так как среди нас были товарищи, принадлежавшие к разным партиям и различным течениям. Иногда мы устраивали торжественные собрания: по случаю 1 Мая, 22 (9) января, 17 (4) апреля, в годовщину Московского декабрьского восстания, для встречи нового года, на которые обыкновенно съезжались ссыльные, жившие в окружности на расстоянии 50–80 верст (из Малеева, Яра, Почета и др.).

У Алексея Феофилактова (он погиб в партизанской борьбе с колчаковцами в Енисейской губернии) оказался дирижерский талант. Он составил хороший хор из товарищей, которые даже не предполагали, что у них имеются голоса. Таким образом, мы кое-как проводили время. Когда же нападала хандра, тоска, что бывало нередко, то публика отправлялась в гости в соседние деревни к ссыльным, невзирая на то, что наш «ангел-хранитель» — стражник Благодатский устраивал погони и привлекал нас за самовольные отлучки.

16 февраля 1917 г. меня присудили за самовольную отлучку к трем дням отсидки. А как, спрашивается, было не хандрить и не тосковать, когда никогда не видишь живых людей, не занимаешься живым делом, хотя ты и на «воле», а кругом тебя восемь месяцев лежит