Февраль 1933. Зима немецкой литературы - Уве Витшток

одном из них он прячет оружие. Он каждый миг ждет нового восторженного возгласа, когда кто-нибудь из обыскивающих обнаружит его. Но этого не происходит.

Однако найденных бумаг оказывается достаточно для того, чтобы полиция и СА арестовали Манеса Шпербера. Конвой выводит его из дома к одному из открытых фургонов, на погрузочной платформе которого установлено несколько рядов скамеек. Там он вынужден сесть рядом с другими арестованными, некоторые из которых истекают кровью из разбитых губ или ран на голове. Поскольку грузовик почти переполнен, он вынужден сидеть в последнем ряду и дожидаться. 30–40 зевак окружают машину, и охранники СА объясняют им, что внутри сидят большевики, преступники, поджигатели, предатели родины, чумные пятна на теле немецкого народа. Пожилая женщина оскорбляет заключенных, бьет одного из них, поскальзывается, ушибается и плачет. Тут же другие бросаются к «обидчику» и избивают его. Один мальчик, еще слишком маленький, чтобы дотянуться до мужчины, запрыгивает на платформу и плюет ему в лицо.

Мгновением позже почти все прохожие без разбора принимаются избивать арестованных. Особенно достается тем, кто сидит на легкодоступной последней скамейке вместе с Шпербером. Полицейские и люди из СА наблюдают, не вмешиваясь. Уклоняясь от ударов, Шпербер замечает пожилую пару, направляющуюся с подъездной дороги через площадь к фургонам. Мужчина идет с трудом, опираясь на палку. Время от времени он, покрасневший, останавливается и с трудом переводит дыхание. Тем не менее он старается как можно быстрее добраться до толпы линчевателей. Прибыв к грузовику, он размахивает тростью, хлещет арестованных и кричит, что они преступники, мошенники, виновные в инфляции, которая его разорила.

Только теперь несколько полицейских встают между заключенными и разъяренной толпой. Но ее не так-то просто остановить. Нападающие продолжают давить на грузовик со всех сторон в попытке добраться до жертв, пока два человека из СА не ставят перед заключенными большой ящик для сбора пожертвований, как будто за самосуд нужно заплатить вступительный взнос: «Соотечественники! Поторопитесь, если вы хотите внести пожертвования для СА, вот ящик». Почти никто ничего в него не бросает, но толпа отступает от заключенных и начинает расходиться.

Тем временем отряды, проводящие обыски, выносят из квартир папки, красные флаги, рукописи, левые газеты и, прежде всего, книги. То, что не подходит в качестве улики, все равно изымается и рассматривается как бесхозная добыча. Люди сваливают все в кучу на Лаубенхаймерплац, поджигают и таким образом устраивают самовольное сожжение книг.

После того как Шпербер с товарищами по несчастью долгое время неподвижно провел на холоде, фургоны с ними наконец-то уезжают. Машина останавливается на одном из перекрестков в центре Берлина, и люди из СА выходят из нее. Шпербер понимает, что это значит: им несказанно повезло попасть в настоящую тюрьму, а не в один из «диких»[60] лагерей СА или СС.

Когда они прибывают в полицейскую тюрьму, некоторым избитым арестантам трудно спуститься из кузова: от холода и боли их тела затекли и онемели. Охранники нетерпеливы, но и не проявляют жестокости. Вместе с остальными Шпербер проходит обычную процедуру: нужно сообщить свои личные данные, вывернуть карманы и подписаться. Его помещают в переполненную общую камеру на пять дней, а затем переводят в другую тюрьму, где он проводит месяц в одиночестве. Больше всего он боится, что в его квартире найдут коллекцию оружия: тогда из вполне безобидного политического заключенного он превратится в преступника, которого могут судить за подготовку покушений. В одиночестве своей камеры он неделями колеблется между твердой надеждой на освобождение и страхом быть размолотым нацистской системой правосудия за глупый выбор места для ночлега.

Но невероятное везение Шпербера продолжается. 20 апреля, в день рождения Гитлера, его освобождают из тюрьмы как иностранца. Как и Эгону Эрвину Кишу, ему приказывают немедленно покинуть Германский рейх. Чуть позже он сходит с поезда в Вене.

* * *

Штаб-квартира СА Берлинско-Бранденбургского района находится в Кройцберге на четвертом этаже здания по адресу Хедеманнштрассе, 31. Это угловой дом на пересечении Хедеманнштрассе и Вильгельмштрассе. Чуть менее чем в 200 метрах отсюда, совсем рядом, находится главный вход Анхальтского вокзала. Отсюда уезжают многие эмигранты, среди которых Хелена Вайгель, Бертольт Брехт, Маргарет Штеффин, Альфред Керр, Анна Зегерс, Теодор Вольф и Эльза Ласкер-Шюлер.

Еще до прихода Гитлера к власти отряды СА периодически таскают политических противников в свои штаб-квартиры или другие места для так называемых «допросов». С 30 января число произвольно отловленных или официально арестованных возрастает настолько, что все городские тюрьмы оказываются переполненными, и на несколько недель создаются «дикие» тюрьмы в казармах СА или казармах отряда «Штурм», не контролируемых ни судебными органами, ни полицией, ни каким-либо другим общественным органом. Это места, где не существует ни закона, ни правосудия. Их более 100, может быть, даже 170; они разбросаны по всему городу. И не только в Берлине или Пруссии, но и во всех крупных городах и землях рейха. Что же ожидает арестованных, которым, в отличие от Киша и Шпербера, не посчастливилось оказаться иностранцами, знаменитостями или воспользоваться последней попыткой спастись по тем или иным причинам?

Вокруг штаб-квартиры СА на Хедеманнштрассе, 31 находится несколько таких мест заключения, в том числе по диагонали напротив, в домах на Хедеманнштрассе, 5 и 6. В каждой комнате одновременно содержится по 15 и более человек. В помещении нет совершенно ничего, за исключением соломы на полу. Для проведения «допросов» существуют правила в виде каталога обычных методов пыток: от 25 до 50 «счетных» ударов по прикрытым или голым ягодицам. Или «непрерывные» удары от головы до ног. Удары наносятся голым кулаком или кастетом. В рамках гляйхшальтунга[61] заключенные должны избивать друг друга на глазах у наблюдателей. Вырываются клоки волос, вводятся препараты, вызывающие диарею; отдельных заключенных уводят для инсценировки казни. Заключенные практически не получают еды, медицинская помощь отсутствует, санитарно-гигиенические условия катастрофические.

«Допросы» проводятся не только в подвальных помещениях, но и в кабинетах СА, в том числе в штаб-квартире на Хедеманнштрассе, 31. Под пытками заключенные орут во всю мощь; их крики слышны, как сообщают местные жители, на всю улицу. Не спрятаться от этих криков и эмигрантам, которые спешат на Анхальтский вокзал, чтобы покинуть Германию. Чтобы положить конец своим мучениям, рабочий Пауль Пабст, член КПГ, выпрыгивает из окна третьего этажа дома по адресу Хедеманнштрассе, 5 и погибает.

Рудольф Дильс, начальник политической полиции прусского Министерства внутренних дел и первый руководитель управления Государственной тайной полиции (гестапо) и близкий соратник Геринга, не хочет мириться с беспределом СА. В книге, написанной им после Второй мировой войны, он утверждает, что неоднократно