Все под контролем - Том Саттерли

и БМП «Брэдли» потребуется час или больше, чтобы добраться до нас, и то это после того, как они соберутся и все погрузят. Это означало, что на прибытие подкрепления, если оно понадобится, уйдет не менее двух часов. Два часа — это целая вечность; в бою десять секунд могут показаться часами, а люди умирают за секунды.

Вместе со своей группой управления я двинулся к объекту. Он был взят под охрану штурмовой группой, и все его бывшие обитатели были либо мертвы, либо захвачены в плен и ждали моего допроса. На крыше ко мне присоединились командир моего отряда и его штабная группа.

Мы пытались разобраться в ситуации, когда командир эскадрона в четвертый раз попросил командира моего отряда организовать преследование трех человек, которых все еще отслеживает разведывательный беспилотник. На этот раз я выхватил рацию у своего командира и прокричал в нее:

— Это Зет-22. У нас сбитый вертолет. По нам ведут огонь с разных направлений, и наши группы зачищают несколько зданий. У меня пока нет данных о количестве личного состава и его местонахождении на объекте. Конец связи!

*****

Радио замолчало, и больше просьб преследовать «ссыкунов» не было. Уроки, полученные на крови в Могадишо, давали о себе знать. Я знал, что мне нужно закрепиться в определенных местах, поэтому обратился ко всем бойцам — рейнджерам и своим ребятам — с требованием закрепиться на объекте, на месте падения сбитого вертолета или в одном из соседних домов, которые они захватили. Я верил, что командиры групп уточнят для меня обстановку, когда найдут своих людей и определят их местоположение. Как только мы получим эти данные, командир отряда сможет передать их выше.

Тем временем я занялся следующим делом — тем, ради чего мы там оказались: МНМ. Я спустился с крыши и прошел в главную комнату дома, где содержались пленные, ожидавшие своей очереди. Взяв в руки фотографию МНМ, которая была изъята у одного из пленников, пойманных ранее, я быстро убедился, что его среди них нет.

Был ли МНМ одним из тех, кого видовая разведка засекла во время побега, я понятия не имел, но особо об этом не беспокоился. Обстановка снаружи оставалась сложной. Летали пули, и каждая минута была еще одной минутой, когда плохие парни должны были позвать на помощь своих друзей. Нужно было забрать у пленных все, что можно, и убираться оттуда.

Я знал, что эти задержанные либо работают с другими плохими парнями, либо слишком напуганы, чтобы признаться в чем-то. Моя задача заключалась в том, чтобы выяснить правду и получить как можно больше сведений, пока не прошел шок от захвата.

Мы были весьма ограничены в том, что нам разрешалось делать. Одного за другим я хватал этих парней, прижимал их к стене и впивался в их лица, словно мог вырвать легкое. Но все было не так, как в кино. Нам нельзя было никого бить до тех пор, пока он не сломается, или подключать автомобильный аккумулятор к соскам, или подвергать кого-то обработке водой, чтобы докопаться до правды.

Поэтому приходилось проявлять изобретательность. Настоящие плохие парни знали, что нам разрешено делать или не делать. Они вели себя как крутые, зная, что я не могу их тронуть, поэтому особо времени на них не тратили; для настоящих допросов мы отправляли их в Балад.

Однако парни, которые, возможно, были новичками во всем этом, или не были такими жесткими, не понимали, что нам нельзя их пытать или бить. Они легко пугались, и я видел это по их глазам, если они еще не утратили контроль над своими кишками.

Этих парней отделили от остальных и отвели в другую комнату, где им предложили еду и воду. Я сыграл в старого доброго полицейского, вежливо поинтересовавшись, не знают ли они чего-нибудь о настоящих злодеях в этом районе.

Я как раз допрашивал одного из них, когда снаружи раздался яростный радиовызов от одного из моих парней. Он вместе со своим напарником преследовали боевика, который только что забежал в пристройку, примыкавшую к дому, в котором мы находились.

Через несколько мгновений, когда я затаил дыхание, по ту сторону стены раздались звуки выстрелов. Еще через несколько ударов сердца дом сотряс громкий взрыв.

— Надеюсь, никто из моих парней не пострадал, — прорычал я по-арабски, обращаясь к стоящему передо мной пленнику. Однако эта надежда вскоре развеялась.

В помещении, куда забежал парень, не было прохода в основное здание, где мы находились. Не имея иного выхода, он повернулся лицом к операторам с гранатой в руке. Те выстрелили в него, и боевик рухнул на землю, однако взрыва не последовало — до того момента, пока один из спецназовцев не подошел и не перевернул его тело ногой. Умирая, человек успел вытащить чеку из гранаты, поэтому когда его тело сдвинулось с места, она взорвалась.

Ближайший к боевику спецназовец, Кевин Т., был тяжело ранен. Второй оператор, Брайан С., был заслонен от взрыва своим напарником и остался невредим. Тем, кто находился в доме, повезло, что из той комнаты не было прохода в ту, где сидели мы, иначе террорист мог оказаться среди нас, извлекая чеку.

Стресс был ужасным, но мне нужно было сосредоточиться на том, чтобы не стало еще хуже. Когда медик доложил о состоянии Кевина и сказал, что он в плохом состоянии и нуждается в немедленной эвакуации, мой ответ был сердитым и коротким.

— Да мне насрать! У меня есть еще шестьдесят человек, за которых я отвечаю!

Конечно, я не это имел в виду. Я был близок с Кевином, но просто не мог позволить ему влиять на меня, когда на кону стояли жизни других людей. Поэтому я перевел тумблер в положение «Выкл.» и отключился от эфира.

*****

Немедленно вызвали санитарный вертолет, но прежде чем я разрешил бы ему приземлиться, мы должны были убедиться, что нас больше не обстреливают. Летчик оказался бы под огнем, а я не хотел повторения ситуации в Сомали, когда падает второй вертолет.

Через несколько минут новости стали еще хуже, когда перекличка показала, что один из моих операторов пропал без вести. Мое сердце упало. Неужели его подстрелили, и он лежит где-то в темноте?

Стрельба уже стихла, звучали лишь редкие выстрелы. Но я не знал, ушли ли боевики или перегруппировались где-то, например, в домах, окружавших нас с трех сторон.

Возле нас по-прежнему на большой скорости сновали машины. Когда мой офицер огневой поддержки спросил, что он должен с ними делать, я ответил:

— Уничтожь любую,