Охотник-убийца. Воспоминания оператора боевого дрона - Кристофер С. Стюарт

Позже я начал играть в азартные игры онлайн, спуская тысячи долларов за ночь. Риск возвращал ощущение того, что я снова в зоне боевых действий. На моем домашнем компьютере у было два монитора, играющих сразу за восемью покерными столами, похожих на экраны в „Коробке“. На этот раз моими целями были другие игроки. Я даже изучал имена игроков, используя программное обеспечение для покерной аналитики, чтобы лучше понять своего врага, чтобы попытаться повернуть шансы в свою пользу.

Меня учили драться, а не показывать слабость. Пентагон потратил миллионы долларов на то, чтобы научить меня справляться с боязнью боя. Быть в моменте миссии и знать, как держать голову прямо. Чему он не научил, так это тому, как держать голову прямо после ухода. Это было тяжело для многих людей. Мне было тяжело. Я понятия не имел как.

Прошли недели, и я начал чувствовать себя главным героем фильма „Адреналин“ с Джейсоном Стэтхемом, который должен был поддерживать уровень адреналина, чтобы остаться в живых. Хотя я никому не рассказывал о своей ночной жизни, я начал задаваться вопросом, могут ли они узнать. После возвращения из Ирака я снова набрал вес, лицо вернуло здоровый цвет. Но теперь я снова худел и бледнел. Каспер исподволь вползал обратно.

Однажды я ушел с работы и поехал в пригород. Я ехал по автостраде в сторону Западной Вирджинии, далеко за пределы округа Колумбия, мне было наплевать на ограничение скорости или полицейских, которые могли ждать, когда такой парень, как я, разгоняется до 160, 180, 220 километров. Я чувствовал себя безрассудно, как будто ничто не может мне навредить, как будто я не могу разбиться, если сам не захочу. Я мог бы ехать часами, если бы не увидел табличку, которая вернула меня обратно к „Коробке“ в глухомани холмов Западной Вирджинии: „Ограничение скорости“.

Я должен был остановиться. Открытые фермерские поля простирались в бесконечность по обе стороны от шоссе.

Сразу же я подумал о „Предаторе“, обеспечивающем соблюдение ограничения скорости с помощью ракеты „Хеллфайр“.

В течение последних нескольких недель, когда я сидел, уставившись в экран своего рабочего компьютера, я звонил Джеку и Биллу, чтобы отметиться, но они всегда были слишком заняты. Им потребовалось несколько дней, чтобы связаться со мной, даже после текстового сообщения. Я скучал по ним.

Теперь, когда я сидел на обочине дороги, меня вдруг охватило это ужасное чувство, которое поразило меня, словно полуприцеп, несущийся на максимальной скорости по встречке, — что жизнь, которой я хотел жить за пределами микрокосма подразделения, может быть не так уж радужна, как я себе представлял. Каким-то образом я обнаружил, что все глубже впадаю в состояние апатии. Это была нижняя точка моего замешательства. Что я делал? Где было мое Я?

* * *

Единственным светлым пятном в моей жизни в это время была Джойс.

Я познакомился с ней в бизнес-школе Университета Дьюка, куда я подал заявление после получения степени бакалавра — через Интернет в промежутке между командировками. Программа была ориентирована на международный уровень и включала обучение за границей в ведущих финансовых центрах мира. Итак, один месяц мы провели в Китае, другой — в России.

В бизнес-школе с тех пор, как я присоединился к подразделению, я впервые общался с кем-либо, кроме операторов дронов, спецназовцев и интелей — сотрудников разведки. Меня учили не доверять людям. Когда ты стал свидетелем худшего в человечестве, наблюдая, как люди делают что-то, когда они думали, что никто не смотрит, ты терял связь с обычным миром.

Мои первые разговоры с одноклассниками были короткими и общими. Когда у нас были классные собрания, я чувствовал себя неловко, как будто я приземлился на другую планету, и всем было интересно, кто я такой и что я хочу делать. Я сразу же вернулся к своему прежнему образу мышления, заключавшемуся в том, чтобы скрывать, где я был. Большинство пришло из корпоративной среды — из „Гугла“, „Дженерал Электрик“ или „Голдман энд Сакс“. Часть меня думала, что они все равно меня не поймут. Когда я встретил одноклассника-мусульманина, мне пришлось гнать от себя привитый на поле боя инстинкт „мысли как враг“. Мой мир был структурирован слишком по иному, и первые несколько недель я беспокоился, что не впишусь в жизнь этих людей, которые выросли такими чуждыми тому, что видел я. В каком-то смысле я чувствовал, что потерял свою личность где-то за последние несколько лет. Теперь у меня не было личности, и я не был уверен, как общаться с кем-либо.

Джойс начала все это немного менять. Во время ориентации в Шанхае, Китай, в середине 2012 года нас посадили рядом друг с другом в большом конференц-зале, потому что наши фамилии были близки в алфавите. Я помню, как украдкой поглядывал на нее краем глаза, когда начинались лекции. Она была красива, и было трудно сосредоточиться даже в суматохе на сцене.

Когда у нас был перерыв, я подошел к ней в углу, где собралось еще несколько человек. Это был большой бальный зал отеля, в котором собиралось более 150 студентов со всего мира. Официанты разносили подносы с маленькими бутербродами и напитками. Несмотря на то, что у нее на шее висела большая бирка с именем Джойс, я сказал: „Привет, Джули“. Она улыбнулась ошибке в первый раз. И выдала мне дерьмо по этому поводу во второй и третий раз, когда я снова делал это той ночью.

Разведданные, которые мне удалось собрать, гласили, что она была из Лексингтона, Кентукки, земли лошадей и бурбона. Она была умна, забавна, и у нее был тонкий южный акцент, который сразу же меня поразил. Она также заставляла меня нервничать — чувство, которого я не испытывал с тех пор, как был в „Коробке“, управляя дронами над движущейся целью. Иногда той ночью я просто не знал, что ей сказать, и ловил себя на том, что ищу то, что нужно. Мне нравилась игра нервов, меня снова пронзала искра. Мне нужно было больше. Я пригласил ее на следующую ночь. Мы гуляли до полуночи — и почти каждую ночь после этого в течение недели подряд.

Шанхай был только началом. Мы вместе путешествовали по миру. Мало-помалу в течение учебного года, когда мы путешествовали по разным странам, я рушил свои стены. Делюсь вещами, о которых обычно не говорю. Через несколько месяцев я рассказал ей свой секрет: жизнь, которой я жил раньше. Это был первый раз, когда я открыто говорил об этом с