Последняя книга. Не только Италия - Аркадий Викторович Ипполитов

«псами Господа» неофициально и именовали, и имели герб с собакой, держащей в пасти пылающий факел. Диоген же, бывший киником, κῠνικοί, от κύων, «собака», завещал поставить на своей могиле мраморную собаку. Желто-голубой старичок выглядит безобидно, но Диоген не христианин, а потому и не еретик. Книги, что он себе подложил под голову, – наверняка труды стоиков – спокойно лежат рядом с теми, на кои Фома с дамами опирается, их попирая. Наваленные же внизу, у подножия портика, книги обречены на сожжение. Там, в окружении прекрасной белоснежной с золотом архитектуры, должно начаться непотребное действо – библиоклазм, публичное уничтожение книг. Aktion wider den undeutschen Geist, «Акция против негерманского духа», организованная 10 мая 1933 года Немецким студенческим союзом совместно с гитлерюгендом на площади Опернплац в Берлине, когда торжественно и радостно было сожжено около двадцати пяти тысяч томов, имеет древние корни. Доминиканцы – Савонарола особо усердствовал в этом занятии – своими акциями против нехристианского духа знамениты. Фома Аквинский с дамами собрались в расписном портике как раз ради готовящегося книжного костра. По жестикуляции Фомы и Теологии можно понять, что именно лежащие на первом плане книги и стали предметом их обсуждения. Учитель Ангельский указывает на них пальцем, а Теология решительно воздела руку к небесам, апеллируя к высшей инстанции. Высшая инстанция тут же ответила надписью, засиявшей, как на экране, в раскрытой книге под потолком портика вверху фрески, обрамленной лилиями и поддерживаемой двумя голыми крылатыми младенцами. Надпись – цитата из Книги Притчей Соломоновых: veritatem meditabitur guttur meum et labia mea detestabuntur impium, «все слова уст моих справедливы; нет в них коварства и лукавства». Аргумент многозначен, как ответы дельфийской пифии, но он, судя по реакции Фомы, оказался решающим: участь брошенных книг решена. Заодно, под воздействием высшего распоряжения, решилась судьба сократообразного старичка. Он, расположившись в непосредственной близости к Фоме и его дамам, пока еще мирно похрапывает, но, судя по всему, находится в незавидном положении. Время его пребывания на постаменте истекло: Фома Аквинский приготовился пнуть его правой ногой и спихнуть. Книги же под его головой, судя по всему, останутся лежать под ногами избранных, даже когда старикашку вытолкнут. Теология – судия, Фома – прокурор, но три остальные дамы также не остались безучастными к обсуждению, хотя в прениях прямого участия не приняли. Философия отстраненно, но с сожалением глядит на обреченного Диогена вполоборота, истеричная Диалектика, обычно называемая «Сократовой», с пылом сообщает Грамматике, что так ему и надо, а Грамматика ей внимает, ничего не отвечает, но нервно теребит своего ученика.

Перед расписным портиком под ногами Фомы Аквинского и четырех именитых женщин, вокруг книг, приготовленных к сожжению, собралась разновременная, разнонародная и разнородная маскулинная толпа. Только слева, между бледным блондином в голубой шали на голове и насупленным азиатом в оранжевом тюрбане различим профиль женщины, устремившей взгляд к цитате из Книги Притчей Соломоновых как к спасению. Толпа разделена на две части под предводительством двух величественных старцев: бородатого в желтом слева и бритого в красном справа. Две величественные фигуры выделены композиционно, взгляд моментально отмечает их в толпе как главных персонажей. Это два главных еретика: в желтом – Арий, в красном – Савеллий Птолемаидский. Арий – основатель арианства, Савеллий – савеллианства. Последователи первого утверждали, что Христос не единосущен Богу, последователи второго – что Святая Троица не есть вечное проявление Бога, а лишь его временное состояние и что Он может явить себя в виде Двоицы или Четверицы, если захочет. Перед обоими лежат раскрытые книги с латинскими тестами, свидетельствующие об их ошибках и удостоверяющие их имена. Азиат в оранжевом за Арием – Аверроэс, а мощный блондин у самого края – Аполлинарий Лаодикийский, столь ненавистный православным деятелям, а особенно – старцу Филофею. Поза Савеллия, стоящего напротив Ария, позаимствована у скульптуры «Пленный дак», известной во множестве вариантов. За Савеллием видны Евтихий Евдомский в тюрбане и со свитком в руке и Мани в голубом плаще с капюшоном, основатель манихейства. На белом отвороте его капюшона подписано Manicheus, его имя в латинизированной форме.

Ересиархи, жившие в III–V веках нашей эры, соседствуют с современными персонажами, из которых с точностью определены двое: стоящий рядом с Савеллием не по возрасту щеголевато одетый мужчина с малоприятным лицом и доминиканский монах, крайний справа. Первый – Никколо́ III Орсини, граф Питильяно, гонфалоньер Святой Церкви. Он как раз и готовится поджечь книги, исполняя решение Фомы. Второй – Джоаккино Торриани, приор монастыря Санта Мария ин Кампо Марцио. Двух изысканных юношей между Арием и Торриани пытаются отождествить с сыновьями Лоренцо Великолепного: блондина – с Джованни Медичи, ставшим папой Львом X, брюнета – с Джулиано, впоследствии герцогом де Немур, а молодого человека в красной шапочке над ними – с Филиппино Липпи, считая его фигуру автопортретом. Современники, собравшиеся вместе с ересиархами, ведут себя спокойно и даже благодушно, к мудрецам, чья мудрость осуждена, враждебности не проявляя. Интеллектуальный триумф Фомы Аквинского над Арием и Савеллием, сопровождаемый торжественным библиоклазмом, получился не слишком триумфальным. Акция против нехристианского духа, судя по всему, особого энтузиазма ни у кого не вызывает. Джованни с Джулиано так и вообще от нее отвернулись, а будущий папа Лев X даже прижимает к себе какую-то книжку, как будто спасая ее от огня. Ересиархи печальны, постольку поскольку малоприятно, когда твои книги сжигают, но держатся достойно, вызывая уважение даже у доминиканского приора. На заднем же плане городская ведута со статуей Марка Аврелия, тогда еще не перенесенной на Капитолий, а стоявшей у старого Палаццо Латерано, старого папского дворца, затем снесенного и построенного заново. В Средние века статуя считалась изображением императора Константина Великого, но во второй половине Кватроченто хранитель Библиотеки Ватикана Бартоломео Платина правильно определил, сравнив с другими изображениями, личность бронзового всадника. Произошло это совсем недавно, перед началом работы Филиппино над фресками, и художник, безусловно, был в курсе этого события. Включение статуи императора-философа в композицию вряд ли случайно. Архитектура задника фрески, не будучи точно воспроизведенным видом, представляет Рим, современный Филиппино, очень убедительно.

Потрясающе многозначное произведение. Смешав в едином времени своей фрески ренессансную современность, Античность, раннее христианство и средневековую схоластику, Филиппино выступил прямо как Луис Бунюэль в фильме «Млечный Путь», самом, наверное, умном фильме об истории христианства. Он, как и великий режиссер-сюрреалист, мог бы снабдить свою фреску словами: «Все, что здесь касается католической религии и ересей, которые она питала, с точки зрения догмы является неукоснительно достоверным. Тексты и цитаты в фильме согласованы как со священными текстами и с древним и