В садах Эпикура - Алексей Леонидович Кац
В садах Эпикура читать книгу онлайн
В 2022 г. исполнилось 100 лет со дня рождения Алексея Леонидовича Каца (1922–1978), блестящего и авторитетного историка, исследователя социальной жизни Древнего Рима и его важнейших идейных течений – манихейства и неоплатонизма (среди конкурирующих философских школ лично симпатизировал более всего Эпикуру и его последователям).
Обширные воспоминания А. Каца начинаются картинами довоенного московского детства, прошедшего в знаменитом посёлке художников Сокол. Уже в школьные годы проявились его интерес к театру и неординарные актерские данные. Рано потеряв отца, арестованного в 1934 году по 58-й статье, он тем не менее поступает на исторический факультет МГУ и успешно заканчивает первый курс. 23 июня 1941 года он сдает на отлично экзамен по истории Древнего Рима своему будущему наставнику А.Г. Бокщанину. Воспоминания автора об историческом факультете МГУ за 30 лет являются важным историческим источником и занимают большую часть его впервые публикуемых рукописей. Его непосредственное восприятие учебного процесса, общение с преподавателями, студенческая жизнь, личное знакомство с крупнейшими представителями советской исторической науки представляют большой интерес. Академические занятия прервала война. Студентов первого курса отправили рыть окопы, где завязались дружеские отношения с известными впоследствии историками Павлом Волобуевым, Юлианом Бромлеем, Михаилом Гефтером и другими.
Во время боевых действий А.Л. Кац был армейским разведчиком, ввиду своих незаурядных способностей быстро продвинулся и окончил войну в Венгрии в звании старшего лейтенанта, кавалером двух боевых орденов, военным переводчиком разведуправления штаба 40-й армии. По возвращении в Москву, А.Л. Кац завершил образование, защитил кандидатскую диссертацию и был распределён в Киргизию, где продолжал поддерживать тесные научные и творческие связи со своими коллегами в Москве и Ленинграде.
В книге присутствует нецензурная брань!
В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Для разведотдела отвели большой богатый дом. Владельцы оставили его, не увезя даже мебели. На стене висели красивые часы со светящимся циферблатом. Остался рояль. Даниленко, Лиза, Женя и я расположились в большой комнате. Пошла обычная работа разведотдела во время обороны. Постепенно в город стали возвращаться жители, преимущественно евреи. Открыли магазины, началась какая-то жизнь.
Я находился под впечатлением роскоши того дома, где мы остановились с полковником в первый день приезда в Ботошаны. Я позвал Женю посмотреть его. Вообще все свое свободное время я проводил с Женей. Это была счастливая пора в нашей жизни. Все в Жене нравилось мне: и то, что приходилось говорить с ней по-немецки, учить ее русскому языку, ее реакция на некоторые мои поступки. Как-то она в знак огорчения побежала по комнате и совершенно неожиданно сделала шпагат и уронила голову к вытянутой ноге, как балерина. Ну это уж совсем показалось мне необыкновенным. Так вот, мы отправились в дом, показавшийся мне дворцом. Мы пошли по пустым нетронутым комнатам. В каком-то закоулке нас встретила старуха, спросила, что нам нужно. Женя ответила: мы пришли просто посмотреть. Старуха объяснила: дом принадлежит румынскому офицеру, он уехал, а ее оставил присмотреть за имуществом. Она не знает, где ее хозяин, куда уехал, когда вернется, спросила, не намерены ли мы купить дом. В тот момент покупка дома не входила в мои намерения. Но воспитанный на принципах гимна мирового пролетариата «кто был ничем, тот станет всем», я объявил старухе через переводчицу РО штаба 40 Армии Глюкман Женю: «Ваш хозяин никогда сюда не вернется. Возьмите этот дом и все имущество себе». Не дожидаясь благодарности осчастливленной, я удалился в сопровождении переводчицы.
Как я уже сказал, город постепенно заселялся. И вот я решил купить себе ручные часы. Невозможно преуменьшить значения этого события. Ручные или карманные часы до войны были у нас редкостью. В отделе ими обладал разве что Сваричевский. Только заграницей я почувствовал возможность обзавестись этим механизмом. Пошли с Женей на бойкое место в Ботошанах. Там у погребков или просто, подпирая стены домов, стояли мальчики биндюжного вида с пейсами. Женя спросила одного из них, можно ли купить часы. Разумеется, какие угодно. Все дело в цене. У меня было 500 рублей и их хватило на довольно изящные, но скверные по качеству ручные часы. Их и купили. Продавец честно сказал мне: «Они на ходу, но, если сломаются, то чинить их никто не станет». Я же был уверен, что в вопросе с часами важно начать, потом эта проблема снимется. Я оказался прав.
Меня все-таки интересовал европейский образ жизни. Я не имел никаких контактов с местными жителями. Не помню, при каких обстоятельствах мы поселились на квартире, где жила пожилая женщина с очень красивенькой дочкой лет 19–20-ти. Звали девочку Танция. У меня в альбоме есть ее фотография, помеченная 10 апреля 1944 года. Именно с ней я и хотел вступить в обстоятельную беседу через Женю. Но ее мать так волновалась, а сама она оказалась столь несловоохотливой, что никакой беседы не получилось. Я бросил эту затею. Вообще мы не вступали в контакты с местными жителями. Но обстановка в Ботошанах была абсолютно спокойной. Мы свободно ходили по городу в любое время суток, и никто на нас не напал, никто не выстрелил из-за угла. Партизан среди румынского населения не было. Кстати о партизанах. В Молдавии, да и потом, особенно в Карпатах, я их встречал. Они выходили из лесов и с гор, вооруженные до зубов трофейным оружием, бесстрашные и недисциплинированные. С одной, из вышедших к нам партизанских групп захотел поговорить Сваричевский. Мы зашли к ним в хату. Они живописно расположились вдоль стен: кто сидел, кто лежал, курили, переругивались. Появление полковника не произвело на них никакого впечатления. Никто даже не подумал встать ему навстречу. К чести Сваричевского, он не обратил на это внимания. Спокойно переговорил с их командиром, выяснил кое-что, и мы ушли.
Тем временем мы все больше чувствовали пребывание за рубежом. В офицерской столовой стали лучше и обильнее кормить. Появились разные блюда, можно стало выбирать. И самое главное: в любое время можно было выпить вина. Я пил его три раза в день по несколько стаканов, но, к счастью, не спился. На душе было легко, немного кружилась голова. Вино пили все. Обилие его поражало. Однажды я зашел на узел связи. В чисто убранной комнате стоял терпкий винный запах, но девушки-связистки сидели, как всегда, бодрые, веселые, дисциплинированные. Я спросил, почему у них пахнет вином? Оказалось, что они вымыли им пол: воды поблизости не нашлось.
Между тем наши войска в апреле вели наступательные бои, брали некоторые деревушки. Дежуря по отделу, я собирал обычную информацию. Плохо прослушивались по телефону непривычные названия. Однажды, разговаривая с корпусным переводчиком Гуревичем, я никак не мог понять название деревни. Наконец, нашел на карте нужный пункт, отметил и попросил: «Дальше». Гуревич очень четко произнес «Брихуешти». Я засмеялся. Гуревич сказал: «По вашему мелодичному смеху я чувствую, что вы сразу поняли это название. Вы до конца порочный человек». В Ботошанах прибывало население. Работа штаба от этого затруднялась. Поэтому однажды в апреле мы переехали в деревушку Корни.
Капитан Даниленко и Женя отправились на ВПУ Армии. К этому времени Женя получила военное обмундирование и облачилась в него. Я прочитал, кажется, в воспоминаниях генерала Хрулева, что война выдвинула перед службой тыла проблемы, прямо не относившиеся к боевым действиям: ну, например, пеленки. Я расширю этот ассортимент, перечислив полученное Женей обмундирование. Оно зафиксировано в ее красноармейской книжке. Шинель – 1, гимнастерка х/б – 1, юбка х/б – 1, бюстгальтер – 2, чулки – 2, сорочка нательная – 2, полотенце – 2, платок носовой (прочерк), портянки летние – 1, сапоги – 1, трико – 1 (не жирно), петлицы – 1, погоны – 2, берет – 1, чулкодержатель – 1. Прочерки сделаны против следующих наименований: кальсоны, снаряжение бойца кавалериста и т. д.
Женя приоделась. Я помог ей сесть в грузовик, дал плащ-палатку, и они уехали. Мне опять сделалось грустно. Отношения с Женей становились все теплее и теплее. Конечно, все в отделе знали о них. Никто
