Красные листья. Восточный альманах. Выпуск восьмой - Нгуен Динь Тхи

Сейчас на лице у нее блаженная улыбка. На столе стоит светильник, так и не погашенный с вечера. Губы Амилы шевелятся, она бормочет себе под нос:

— Аман, сыночек! Ты, наверно, уже разбогател теперь, негодник! Знаю, скоро ты вернешься домой, Сколько можно шататься по чужим людям?!

Вдруг счастливой улыбки как не бывало, Амила подозрительно смотрит по сторонам. Она чем-то недовольна, даже скрипнула зубами от злости.

— Это уж чересчур, чересчур, — отчетливо произносит она.

Амила качает головой, замирает и вот уже снова сидит неподвижно, уставившись на дверь. Только мысли ее теперь не о Саамане. Глазам ее открылся мир, помолодевший на целых четверть века. О, какие это были славные времена, сколько парней — и военных, и шпаков — сходило по ней с ума. Пора счастья. Пора молодости. В ушах у нее звучит голос Бенни — того самого Бенни, которого она любила больше всех на свете.

— Ами, — окликает он ее. Он один зовет ее так До чего же приятно, когда он нежно произносит «Ами». — Ами, — говорит он, — у нас с тобой разная вера. Я верю в Христа, ты — в Аллаха. Может быть, нам лучше разойтись, пока не поздно? Подумай сама, Ами.

Она чувствует, как все в ней цепенеет при этих словах.

— Отец ни за что не согласится, Ами. И мать тоже.

Тут Амила дает волю гневу.

— Я так и знала, — кричит она, — так и знала! Будь они прокляты, твои родители!

— Нет, Ами, не говори так. (Как мягко он возражает ей!) Ты не права! Они хорошие люди. В нашей округе каждый тебе это скажет. Все дело в том, что у нас разная вера. Ты мусульманка, а я — нет. И отец с матерью не позволят мне на тебе жениться.

Амила презрительно выпячивает губу.

— Разная вера! Да при чем тут вера?! Нет, ты скажи мне, при чем? Скажи, скажи!

Бенни смотрит куда-то вверх, прижав руки к груди, и молчит с таким видом, будто молится.

— Ну, отвечай же, — настаивает Амила. Потом она разражается горьким смехом. — Хотелось бы знать, о чем ты раньше думал? Молчишь?

— Ами, тебе все равно — есть вера или нет!

— А-а-а! А ты что, не мужчина? Или, может быть, я не женщина?! Чего же нам еще надо — скажи!

— Значит, тебе больше ничего не надо?

— Ничего! Ничего мне больше не надо! А тебе этого мало?

Наступает молчанке. Каждый думает о своем. Лицо Бенни страдальчески морщится, словно от боли. Он молится своему богу. Амила смотрит на него и качает головой. Она никак не может понять, зачем люди молятся. Но вот терпению ее приходит конец. Она привлекает к себе парня и осыпает его нежными упреками:

— Трусишка! Ну какой же ты трусишка!

— Бог простит тебя, Ами.

— Трусишка! Слышишь — трусишка! Или ты не мужчина?!

— Ну зачем ты спрашиваешь…

— У-у! Заяц ты, и больше никто. — Амила прижимается к нему еще крепче, словно боится, что вот сейчас им придется расстаться.

Амила видит, как затуманились у Бенни глаза. Чувствует, как его бросило в дрожь, как затряслись его губы, участилось дыхание. Амила не может больше сдержать себя и набрасывается на него, позабыв обо всем на свете. И в конце концов происходит то, чему не раз бывали свидетелями стены казармы. Незаметно пролетели два месяца. Воистину это судьба свела их в казармах Кутараджи. Господи, как же они были тогда молоды!

А потом вышел приказ: Бенни перевели в охранение в дальний район. Перед его отъездом у них было еще одно свидание — ночью. Оно оказалось последним. Ачехские копья бьют без промаха, и Бенни пал смертью храбрых во славу Нидерландского королевства. Напрасно ждала его Амила. Тот, о ком она столько мечтала, навсегда покинул ее, превратился в прах. Его место занял Паиджан. И хотя он был намного старше Амилы, она смирилась со своей судьбой. Так началась для Амилы новая жизнь, которая тянулась вплоть до падения Нидерландской Индии.

В памяти ее мелькают бесчисленные любовные похождения, будто кто-то прокручивает перед ней стершуюся киноленту. И пока перед ее внутренним взором проносятся потускневшие кадры, она по-прежнему следит за входной дверью, той самой дверью, на которую беспрерывно смотрит вот уже целых три месяца.

Лента обрывается. Амила вздрагивает, в глазах у нее загорается огонек. Кто-то тихонько постучал в дверь. Женщина прислушивается, затаив дыхание. Стук повторяется.

— Я знаю, это Аман, — шепчет Амила.

Она подходит к двери. Молча стоит перед ней, пока снова не раздается осторожный стук.

— Это ты, Аман?

— Это его друг, — доносится из-за двери.

Амила сверлит взглядом дверь:

— В такое время не приходят в чужой дом!

— Прошу вас, откройте!

Амила не отвечает. Она колеблется. Потом рука ее сама отодвигает засов. За дверью — предрассветная мгла.

— Кто стучал? — спрашивает Амила, вглядываясь в темноту.

И тут перед ней вырастает мужская фигура.

— Это я стучал, мать, — откликается незнакомец.

При тусклом свете керосиновой лампы Амиле едва удается разглядеть крепко сбитого человека в форме сержанта королевской армии. С виду ему лет под тридцать. На форменной одежде не видно обозначений части, лишь на фуражке эмблема, изображающая поджарого льва. На боку у незнакомца пистолет в кожаной кобуре.

— Кто вы, господин?

Сержант отвешивает поклон, потом говорит почтительно и в то же время настойчиво:

— Я к вам по важному делу. Разрешите войти.

— По какому еще делу? — спрашивает Амила, глядя на ноги военного, а потом шепчет, словно отвечая самой себе: — Это насчет Амана, конечно же, насчет Амана, наверное, он скоро вернется домой! Вы насчет моего сына, господин? Вы что-то узнали о нем?

— Да, мать, я пришел поговорить насчет Амана.

Амила хватает гостя за руку, тащит в дом.

— Заходите же, — радостно шепчет она, — милости просим в наше убогое жилище!

Следуя за женщиной, гость не спеша входит в дом, усаживается на единственное кресло, внимательно все оглядывает и начинает тихо покашливать.

Амила пристраивается на большом лежаке и, не отрывая глаз, смотрит на сержанта. Тот вежливо опускает глаза, затем поднимает их на Амилу и доверительным тоном говорит:

— Так вот, мамаша, я пришел сюда потому, что я вашему сыну друг. — Он снова осматривает комнату. — Это ведь дом Саамана бин Паиджана?

— Да, господин, это его дом.

— Вот и хорошо, значит, я попал куда надо.

— Что вас привело к нам в такую пору, господин?

— Важное дело, мать. И знаете, кто пришел к вам с этим делом? Сержант Касдан.

— Сержант Касдан, — повторяет Амила, — сержант Касдан… У меня теперь с головой плохо…

— Как?! Неужели