Жизнь Леонардо, мальчишки из Винчи, разностороннего гения, скитальца - Карло Вечче

В коротком письме от третьего лица (памятуя, что его могут прочесть другие представители Фабрики) Леонардо яростно набрасывается на прочих претендентов. Он не только предлагает свою помощь, но и гордо защищает роль искусства в гражданской и политической пропаганде, характерной для ренессансной Флоренции эпохи великих скульпторов Гиберти и Донателло.

Суть его аргументации предельно проста: он призывает представителей Фабрики тщательно оценить заявления всей этой некомпетентной братии («литейщики кружек, чеканщики кирас, колокольных дел мастера, жестянщики и даже бомбардир»), поскольку двери собора (как и любой другой великий памятник) могут стать для города символом как славы, так и (при дурном исполнении) позора. Пьяченца, утверждает Леонардо, подобна Флоренции, «узловой точке, куда стекается множество приезжих», она лежит на перекрестке важнейших путей сообщения; а Флоренция («наделенная столь прекрасными и великолепными произведениями из бронзы, включая и врата баптистерия», созданные Андреа Пизано и Лоренцо Гиберти) как никто другой умеет показать свое превосходство посредством культурной и художественной саморекламы. И кстати, в Милане как раз имеется вызванный из Флоренции мастер: «Поверьте, нет человека более ценного и искусного, чем Лонар[до] Флорентиец, что ныне ваяет бронзового коня герцога Франческо». Впрочем, «хвалить его нет нужды, поскольку работы ему хватит на всю жизнь, и я сомневаюсь, что, сколь бы великими ни были его произведения, он успеет их все завершить»[454].

На обороте листа Леонардо перестраивает последний аргумент: «Перед вами тот, кого Господь призвал из Флоренции для исполнения сего дела, достойный мастер, хотя работы у него так много, так много, и никогда она не кончится. / Как считаете, что отличает прекрасную вещь от уродливой? Обратитесь к Плинию»[455]. Удивительно, но, чтобы «облагородить» дискуссию, на поле боя приходится вывести самого Плиния Старшего. Отрывок, к которому в этом случае следует «обратиться», – знаменитый фрагмент из предпоследней книги «Естественной истории» (книга XXXV, IV.21), рассказ о дивном шедевре Праксителя, вызывающем всеобщий восторг: Венере Книдской. Своей красотой эта статуя способна «облагородить» и город, в котором находится, и его жителей. Эротические чары Венеры привлекают огромные толпы верующих, пока одним из них внезапно и неудержимо не овладевает сладострастие и он не влюбляется в статую.

На этом месте Леонардо вдруг обрывает письмо представителю Фабрики. Конечно, он не может не понимать, что сравнение скандальной статуи языческой богини с бронзовыми дверями собора, чье предназначение – иллюстрировать поучительные библейские истории, в некотором смысле лишает их ореола святости. Однако призрак Венеры, благодатного божества любви и жизни, останется с ним надолго. Наступит день, и смешавший два мифа образ Леды-Венеры, порождение статуи, привезенной Карадоссо из Рима, проявится снова.

26

Пророчества

Милан, 1497 год

2 января 1497 года в возрасте всего двадцати двух лет умирает юная герцогиня Беатриче. Начинается период траура, во время которого Моро, кажется, впервые дает понять, что раскаивается в своей прошлой жизни. Вот только раскаяние это показное, ведь еще при жизни Беатриче он успел обзавестись новой любовницей – ломбардской дворянкой Лукрецией Кривелли, фрейлиной герцогини.

И действительно, не проходит и двух месяцев после смерти Беатриче, как в самый разгар траура Лукреция дарит Лодовико сына, Джована Паоло. После чего герцог, как и в случае с Чечилией, велит Леонардо написать с его возлюбленной портрет, зачастую ошибочно именуемый «Прекрасной Ферроньерой»[456].

ПОРТРЕТ ДАМЫ, или ПРЕКРАСНАЯ ФЕРРОНЬЕРА

В композиции «Портрета дамы» меньше движения, чем в «Даме с горностаем», она скорее производит впечатление скульптурного бюста: живет здесь только взгляд, который обращен вправо от зрителя, словно посылая за пределы рамы какое-то невысказанное послание.

Один из поэтов, друзей Леонардо (вероятно, Антонио Тебальдео), написал к этому портрету три латинские эпиграммы, сохранившиеся на листе из Атлантического кодекса. Ничего оригинального: традиционное сравнение природы и искусства, восхваление Леонардо за то, что он сумел одолеть природу, богов и даже само время, увековечив образ красоты, которой в противном случае было суждено обратиться в прах[457].

Разрываясь между завершением «Тайной вечери» и своими обязанностями при дворе, Леонардо по-прежнему отвлекается на тысячи разных занятий. В одной из его записных книжек возникает проект алтаря францисканской церкви в Брешии, связанной прежде всего с личностью генерала ордена, Франческо Сансоне. Идея, вероятно, была предложена самим Сансоне, недавно посетившим миланскую Сан-Франческо-Гранде, церковь «Мадонны в скалах»[458]. Леонардо выстраивает схему композиции как узкую театральную сцену, где вокруг центральной фигуры Мадонны с младенцем разместится скопище затребованных заказчиком персонажей – целых одиннадцать святых, среди которых, в первом ряду, покровители Брешии Фаустин и Иовита, следом Петр и Павел, принцесса Елизавета Венгерская и все великие францисканцы: сам основатель ордена Франциск, Клара Ассизская, Антоний Падуанский, Бонавентура, Бернардин Сиенский и Людовик Тулузский.

Неизвестно, ездил ли Леонардо в Брешию, находившуюся тогда под властью Венеции. Однако он точно побывал в окрестностях Кремоны, посетив крепость Сончино[459]. А в Милане подготовил систему подогрева воды в купальне герцогини Изабеллы Арагонской, вдовы Джана Галеаццо, которую в апреле 1497 года выселили из замка Сфорцеско в Корте-Веккья: «подача воды в купальню герцогини», «купальня / для подогрева воды в печи герцогини беру 3 полных меры горячей воды на 4 меры холодной»[460].

Параллельно художник встречается с военными – их в связи с угрозой войны в Милане множество: с учителем фехтования Джентиле ди Пагано деи Борри, для которого зарисовывает в альбом конных и пеших воинов, капитанами Джованом Конте и Бьяджино Кривелли, молодым Гонсало Фернандесом де Овьедо, будущим конкистадором, но прежде всего – Пьетро Монти, испанским кондотьером на службе Галеаццо Сансеверино и автором ряда выдающихся трактатов по военному искусству, знатоком метательного оружия: «Обсудить с Пьетро Монти способы метания стрел»[461].

Кроме того, внимание Леонардо, как обычно, отвлекает Салаи: «Плащ Салаи в день 4 апреля 1497 года […] Всего 13 гроссони. Салаи украл 4 сольди» – на изготовление плаща, то есть покупку 4 локтей серебристой ткани, зеленого бархата на оторочку, пряжек, петель, шитье и выделку Леонардо тратит 26 лир и 5 сольди[462]. 8 июня он вносит в смету еще 22 сольди, выданные Салаи «на расходы», а в последующие дни, вплоть до 16 августа, вписывает лишь наиболее значительные траты и странное упоминание об отце: «Пьеро д’Антонио во Флоренции и приятели в Болонье»[463].

28 сентября, «в канун святого Михаила», следует заметка о выступлении музыканта-вундеркинда Таддео ди Николо дель Турко, ангелочка девяти лет – ровесника Салаи тех времен, когда он впервые появился в мастерской: «В тот день в Милане он играл на лютне и признан был одним из лучших музыкантов Италии»[464].

17 октября – новые траты: покупка 46 локтей холста на сумму 13 лир и 14 с половиной сольди[465].

Появляются новые ученики, чья