Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

…Сюда мы приехали вчера утром. Я не обратила ни малейшего внимания на столицу, которую видела в первый раз в жизни. Прямо из номера я поехала в Исаакиевский собор; что-то подсказывало мне: поезжай сначала туда, иначе ничего не выйдет. Я быстро вошла в собор, упала на колени в темном углу и пробормотала горячую, бессвязную молитву; потом бросилась на первую попавшуюся конку… С непривычки мне было очень неловко пересаживаться с одной конки на другую; наконец, сойдя со второй, с помощью какого-то доброго человека, я пошла на 10-ю линию, д. № 33. Два швейцара в ливреях стояли у крыльца. Я поднялась по каменной лестнице в большую прихожую. В доме шла переделка; всюду виднелись столы, вещи, вынесенные из других комнат, стояли ведра с краской и валялись кисти.

Я спросила, можно ли видеть директора. – «Он только что уехал, – ответил швейцар, – пожалуйте в канцелярию к его секретарю». Нечего было делать; надо было хоть что-нибудь узнать, и я отправилась в канцелярию. Молодой человек сидел у письменного стола и писал. Он весело и любезно осведомился, кто я такая, и, узнав, как меня зовут, воскликнул: «А, это вы! Знаете ли, у нас из-за вас возникло целое дело!» Я с недоумением посмотрела на него. – «Дело в том, что вы были приняты…» – «Позвольте, как же это? – прервала я его. – 20-го числа я получила бумагу с отказом». – «Вот именно. А между тем вы были приняты, и вам послана повестка 9 августа. Но мы получили письмо от вашей матери: она перехватила эту повестку и написала нам, чтобы директор не принимал вас, потому что она, вследствие разных домашних обстоятельств, запрещает вам поступать на курсы. Тогда мы выслали вам бумаги обратно, с отказом». Я слушала молча… мне нужно было сохранить приличное спокойствие, надо было собрать всю силу воли, чтобы на лице не было заметно того, что происходило у меня на душе. А между тем… о боже мой! Страшное негодование на низкий поступок матери, на ее бессердечие, казалось, лишило меня способности соображать и думать. A-а! Так вот как! Да! ведь это ее манера действовать из-за угла, потихоньку наносить удар тогда, когда его меньше всего ожидают. Ну что же? Хотя я знаю свою мать настолько, что должна была ожидать и этого, – но все-таки такой удар был неожидан…

«Вы могли бы указать в прошении другой адрес», – сказал мне секретарь. – «Вот этого я не догадалась». – «Но ведь вы совершеннолетняя?» – «Да, как видите, Сиротский суд мне уже выдал свидетельство о безбедном существовании». – «Эх, дело-то какое! Ведь у вас серебряная медаль, помилуйте! вы были приняты… Сегодня еще здесь был о вас разговор с директором. Вас, пожалуй, придется принять… вот только вы переговорите с директором. Право, такой исключительный случай. С одной стороны – письмо вашей матери, с другой – все права на поступление…» – «Скажите, можно сегодня видеть директора?» – спросила я. – «Ввиду таких исключительных обстоятельств, как ваши, вы, как приезжая, можете явиться к нему на квартиру, и он вас примет. Он теперь остановился у брата – Невский, 163… Вы можете застать его дома часов в пять». – «Благодарю вас». – «Не стоит, объяснитесь с директором. Да, вышло целое дело…» – весело повторял секретарь, видимо довольный тем, что у них на курсах вышло «целое дело».

Я поехала домой. Мне вдруг показалось очень интересным ехать по петербургским улицам и смотреть на все, что попадалось на пути. Я приехала в свой номер в самом оживленном, приподнятом настроении и, наскоро пообедав в какой-то кухмистерской, отправилась к директору. Найти его квартиру было вовсе не трудно. Директор обедал, но все-таки вышел ко мне. Это был господин средних лет, брюнет, с проседью; круглое лицо, прямой пробор на голове, ласковые темные глаза и модная бородка клином. Узнав мою фамилию, он слово в слово повторил рассказ секретаря и, сказав то же – «такой редкий, исключительный случай», – велел мне на другой день явиться на курсы к 12 часам. Было только 6 час. вечера, когда я вышла от директора. Что было делать целый вечер? Я пошла по Невскому… Какое мне было дело до этой толпы, беспрерывно мелькавшей у меня перед глазами?..

На другой день, съездив с сестрой в Петропавловский собор, я приехала на курсы. Целый час пришлось дожидаться директора: он ездил с докладом к министру. Двери канцелярии постоянно отворялись, являлись барышни с неизменным вопросом: «Позвольте узнать, принята я или нет?» – и секретарь то отвечал утвердительно, и тогда барышни уходили веселые и довольные, то отрицательно, – тогда следовал печальный вопрос – почему же? Одной при мне возвратили документы, другой, замужней, директор отказал потому, что муж ее не имел служебного положения в Петербурге…

Наконец директор сказал мне: «Пожалуйте. Все, что я могу для вас сделать, – посоветовать обратиться к попечителю округа с прошением, в котором вы изложите все обстоятельства дела. Он человек добрый, быть может, он и сделает для вас что-нибудь». Он дал мне адрес М. Н. Капустина[76] и сказал, что я могу его застать дома в три часа. Придя в номер, я написала прошение и поехала. Извозчик попался довольно бестолковый, он не мог найти квартиры по данному адресу; пришлось справляться в участке, и городовой проводил меня и сестру до дверей квартиры.

Нам отворил лакей чрезвычайно добродушного вида. Первым его словом было: «Сегодня его превосходительство не приказывали никого принимать». – «Мне невозможно ждать! – воскликнула я. – Я приезжая, мне каждый час дорог, и я не могу ждать до завтра». – Добродушный человек сразу вошел в мое положение и решил принять меня на свой риск, ввиду того, что я приезжая. Попечитель должен был приехать не ранее 4 часов. Мы погуляли в Летнем саду, и в 4 часа я пришла опять. Дверь была отворена; лакей сбегал наверх и через минуту сказал: «Пожалуйте! Его превосходительство очень занят: у него инспектор и еще кто-то…»

Я вошла в небольшую гостиную; лакей понес мое прошение в кабинет, откуда слышались голоса. Мое прошение прочитали вслух, и не успела я поднять глаз, как высокий и худой старик очутился предо мною. – «Видите ли, сударыня, дело такого рода… я ничего не могу сделать. Хотя вы и совершеннолетняя, но послушание родителям тоже дело необходимое. Все, что я могу для вас сделать, – написать вашей матери письмо, уговорить ее позволить вам учиться. Может быть, она и послушает меня, старика». И прежде чем я успела что-нибудь сказать, он уселся за стол и велел мне сказать адрес. Крайне неловко было прервать его, пока он