Елизавета Федоровна - Дмитрий Борисович Гришин

за все послепетровское время такое случилось лишь в пятый раз. «Русский листок», оценивая происходящее, восклицал: «Царь встречает пасхальную заутреню в Кремле среди народа… Царь запросто христосуется со своими слугами и с нижними чинами… Царь посещает митрополита… Представляется ли, что строки эти написаны по поводу событий, только вчера совершившихся на глазах счастливой Москвы? Так и кажется, что мы переживаем страничку из истории древней Патриархальной Руси, когда и жизнь была проще, и люди больше любили друг друга… Есть что-то глубоко трогательное в этом возвращении к старине. Трогательное, а вместе с тем возвышающее душу и наполняющее ее верой в будущее».

О сердечном народном радушии, «которое росло с каждым днем» и «выливалось в подлинное ликование любви и восторга перед правящей четой», Елизавета Федоровна с радостью сообщала вдовствующей императрице: «Ты видела и знаешь, как это благотворно и как полно возмещает тяготы жизни Государя. И это вошло в сердце Аликс, а нас осчастливило – она должна была почувствовать, как любят русские, ни в одной стране так не умеют любить и являть всю свою теплоту и преданность! Ники с его милыми глазами… толпа называла “наш светлый ангел”. Его обезоруживающая скромность, глубокая вера и любящая улыбка внушили безмерную любовь, ибо это больше, чем восхищение; в воздухе, казалось, витали радость, “мир и благоволение”».

Венценосные гости и радушные хозяева посетили московские монастыри, совершили поездку в Троице-Сергиеву лавру и отдали должное светскому веселью. По части последнего Елизавета Федоровна приготовила сюрприз – «исторические танцы» пяти эпох в соответствующих костюмах. Еще задолго до праздника ее гостиная и мастерская стали напоминать ателье – повсюду лежали куски материи, а Великая княгиня с фрейлинами и подругами суетилась между ними, что-то рисуя, раскраивая и подшивая. Сергей Александрович не мог сдержать улыбки – этих женщин «хлебом не корми, а подавай им коптеть над материями, рисунками, костюмами». Однако за результатами следил придирчиво и, заинтересовавшись, хвалил точность некоторых деталей. Для помощи обратились в театральные мастерские, пригласили балетмейстеров, подобрали и необходимую музыку, нашли танцоров. По замыслу постановщиков, танцоры представили эпохи Владимира Святого, Ивана Грозного, Петра Великого, Екатерины Второй и, наконец, Александра Первого. Всем увиденным Государь остался очень доволен, а в ходе репетиции особо заинтересовался нарядами Х века.

Вскоре после возвращения в Петербург император направил дяде Сергею письмо, в котором поделился своими общими с женой чувствами: «Мы оба живем под полным обаянием Москвы и всего пережитого вместе с вами в эти три Светлые недели. Тебя и Эллы нам страшно недостает, вечера нам кажутся скучными и длинными, и мы себя чувствуем, право, совсем осиротевшими». Было решено, что Царская семья вновь приедет в Москву на Пасхальные праздники, но осуществить желание удалось лишь через три года.

За месяц до нового визита произошло еще одно яркое событие, обращавшее участников в прошлое, к истокам и корням. Знаменитый костюмированный бал, организованный в феврале 1903 года в Зимнем дворце. В соответствии с задумкой все приглашенные должны были появиться на нем в роскошных костюмах XVII века, изображая двор царя Алексея Михайловича. Специально для императора из Оружейной палаты Кремля привезли подлинные драгоценности той далекой эпохи, причем в их отборе непосредственное участие принимал Сергей Александрович. Первейшее значение он уделил посоху – символу власти, с которым Тишайший выходил к боярам. Пригласили выступить Ф. И. Шаляпина, музыканты подготовили русский репертуар, группа офицеров и фрейлин разучила русские танцы.

Стилизованные под старину балы практиковались и раньше, но ничего, кроме внешней экзотики, в них раньше не вкладывалось. На сей раз во главе угла стояли серьезные размышления Николая II о роли национальной эстетики в различных сферах жизни. Необычный праздник должен был открыть дорогу всему отечественному на самый верх, и рискнем предположить, что мысль о подобном действе могла возникнуть у Государя с невольной подачи дяди Сергея и тети Эллы. Как тут было не вспомнить хорошо поставленные и удачно исполненные «исторические танцы» в Москве и, главное, как не вдохновиться теми чувствами, что подарили Пасхальные дни в Первопрестольной три года назад – с их потрясающей духовной силой, с их доказательствами живой реальности того, что казалось давно ушедшим. «На Пасху в Москве, – говорила о переживаниях императрицы ее фрейлина, – ей казалось, что она чувствует настоящую душу России… Здесь она чувствовала себя единой со Святой Русью, с русским народом в его простой и пылкой вере».

Теперь, словно по мановению руки волшебника, в Кремлевские палаты времен первых Романовых предстояло превратиться парадным петербургским залам. Сергей Александрович, сопровождаемый адъютантом Джунковским, и Елизавета Федоровна со своей гофмейстериной Олсуфьевой и фрейлиной Шаховской, прибыв на праздник в соответствующих костюмах, увидели незабываемую, фантастическую картину – ожившая наяву сказка! «Мужчины и женщины из высшего общества, – вспоминала баронесса Буксгевден, – соперничали друг с другом на этом балу. Из частных коллекций специально для этого случая извлекли великолепные посохи, драгоценности и меха. Офицеры нарядились в мундиры того времени, а придворные оделись в платья, принятые при дворе царя Алексея. Великие княгини были одеты подобно своим прародительницам, а их наряды создавались лучшими современными мастерами». Добавим, что иные, рассчитывая на эффект, переусердствовали с драгоценностями – ведь так трудно удержаться, чтобы не щегольнуть лишний раз фамильными изумрудами и сапфирами. Напротив, Елизавета Федоровна, признанная на этом балу первой красавицей, являла собой образец гармонии и вкуса. Она представляла русскую княгиню: шитый золотом спереди и по подолу светлый летник с длинными рукавами, также расшитыми и отороченными мехом, меховое ожерелье, лежащее на груди и плечах, огромный украшенный жемчугом и самоцветами кокошник. Когда вместе с княгиней Юсуповой она вышла солировать в русском танце, от великолепного зрелища было невозможно отвести глаз.

Сергей Александрович оделся русским князем. На нем ладно смотрелись бархатный кафтан, почти лишенный украшений, богатые оплечья с драгоценными камнями, высокий стоячий воротник и широкий пояс с роскошной золотой пряжкой. Нет сомнения в том, что Великий князь лично продумывал детали своего костюма, созданного по эскизам художника С. Соломко, и уж тем более позаботился о том, как будет выглядеть его жена. Пожалуй, как никто из сотен приглашенных на тот последний в России костюмированный придворный бал, он мог почувствовать стиль изображаемой эпохи, так как хорошо разбирался не только в исторических деталях, но и в национальном искусстве, понимая русское видение красоты. Рядом с ним постигала этот мир и Елизавета Федоровна.

Как и все участники праздника, «московские гости» сфотографировались для памятного альбома, но позднее решили сделать свой отдельный снимок в Кремле. Интерьеры Теремного дворца Алексея Михайловича как нельзя лучше подходили для выхода в таких нарядах. В одной из палат Сергей и Елизавета представили перед объективом «живую картину»: он сидит на стуле в