Григорий Речкалов - В небе Молдавии

За Балтой появилась рваная слоистая облачность. Впереди показался утопающий в садах Котовск.

Неожиданно просветы низких облаков зачернели от вражеских бомбардировщиков и несколько грязных взрывов взметнулось среди станционных путей. Мы группой набросились на врага. Вскоре два "Хейнкеля-111" были сбиты, остальные расползлись, укрываясь за облаками.

К вечеру стало известно, что один уцелевший летчик с "хейнкеля", полковник по званию, взят в плен. На допросе этот матерый фашист показал, что они должны были бомбить наш аэродром в Маяке, не нашли его и попытались сбросить свой смертоносный груз по запасной цели - Котовску. Сожалел он об одном - у него не хватило мужества поступить так, как два русских героя; они умерли обнявшись, и разделить их не могла даже смерть.

Мы не знали тогда - этими русскими героями, что предпочли смерть плену, были Анатолий Селиверстович Соколов и Алексей Иванович Овсянкин. А те, кто выслушивал слезные признания фашиста, отписались об этом лишь строчкой донесения.

Ночная тень легко опустилась на землю. В чистом умытом небе заблестели между облаками первые звезды.

Ночевали мы под самолетом. Рев прогреваемых моторов разбудил нас. Солнце только всходило. На горизонте занялась розовая заря; от нависшей над ней черной тучи заря казалась еще алее. Аэродромная трава была усеяна искрящимися дождевыми бусинками.

Из штаба дивизии приехал офицер по разведке. Прикрепив к кузову машины большую испещренную карту, он бойко сыпал названиями немецких дивизий и армий, которые угрожающими стрелами с севера на юг нависли на нашем направлении.

Сухощавый, в аккуратной, перетянутой ремнями гимнастерке, с отточенным карандашом в руке, старший лейтенант являл собой образчик заправского штабиста. Из всего, что он нам втолковывал, я запомнил и понял немногое: правому крылу войск нашего Южного фронта приказано остановить первую танковую группу фашистов на рубеже Шпола, Балта, Рыбница, а левому крылу и центру - удерживать оборону на Днестре.

Раскрыть нам полностью все "стратегические" хитрости фашистов штабист не успел. Нагрянул генерал со свитой.

- Встать! Смирно!

Команда потонула в пулеметной трескотне. Кое-кто из его спутников присел, а сухолицый аскет с одним ромбом в петлицах от неожиданности плюхнулся за "эмку".

Оружейник, не подозревавший о приезде начальства, очередь за очередью сыпал то из одного, то из другого пулемета - готовил истребитель к бою.

- Прекратить! - хлестнул голос генерала.

Кто-то бросился исполнять приказание, но виновник конфуза, довольный работой оружия, уже кричал соседу по стоянке:

- Мишка-а, айда завтракать, а то скоро вылет. Потом и не перекусишь.

Я перевел взгляд на генерала. Впервые после "знакомства" в Бельцах я видел его так близко. Он не изменился: то же холеное полное лицо с мясистым носом, высокомерный презрительный взгляд, тот же синий комбинезон и та же мера воспитания: трудяга-оружейник получил десять суток ареста за "бесцельную" и несвоевременную стрельбу.

Я подавленно наблюдал за происходящим.

Генерал повернулся к старшему лейтенанту:

- А ты чем тут занимаешься?

Старший лейтенант побледнел:

- Наземную обстановку летчикам объясняю.

- Это летчикам ни к чему. Они не стратеги, - недовольно заметил генерал и повернулся к нам:

- Верно я говорю?

Молчание летчиков не смутило его.

- Ты их научи, как фашистов уничтожать.

- Есть научить! - козырнул штабист.

- Нам бы линию фронта показали на карте, - буркнул кто-то из ребят.

Несколько минут мы шли к своим самолетам молча. Высокая нескошенная трава хлестала по голенищам, до самых колен обильно смачивала ноги.

- Какого черта нас сюда подсадили! - сердито ворчал Сдобников. - Того и гляди, угодишь на губу бесславно.

- И эгоист же ты, Лешка, - рассмеялся Зибин. - Даже тут тебе славы захотелось.

- Я воевать и жить хочу, а не прозябать.

- Брось брюзжать, как старая баба. Не все ли равно, откуда воевать со своего аэродрома или здесь.

* * *

После завтрака, в ожидании вылета, я прилег на землю, положив парашют под голову. Неуютность мира расплавилась под теплыми лучами солнца. Думалось лениво, нехотя и почему-то о генерале. Откуда у него высокомерие, пренебрежение к нам, подчиненным? Ведь сам он был когда-то таким же, как мы. Мне от таких вершителей судеб хотелось немногого - чтобы считались со мной, обращались, как с человеком. А это мог делать только богатый сердцем и разумом. Тогда малое и большое, великое и незаметное, если оно шло на пользу людям, имело бы одну цену.

Солнце поднималось все выше. От пряного запаха трав, тепла, тишины веки медленно закрывались.

В небе рассыпалась многоцветная ракета - сигнал вылета на штурмовку. И затем началось. Техник, что утром был наказан генералом, оказался прав: вылет следовал за вылетом и трудягам-техникам действительно было некогда перекусить.

Немцы развернутыми колоннами ползли и ползли с севера в направлении Первомайск-Николаев, Балта-Одесса, стараясь обойти весь Южный фронт с тыла.

С каждым днем, часом накал боев нарастал. Бесновалось железо, бесновалось и все живое. Снаряды скрещивались со снарядами, гранаты с гранатами. Жар сражений полыхал в глазах людей, рвал землю и раздирал воем небо.

И все же, несмотря на тяжелые для нашей армии условия, немецко-фашистское командование вынуждено было в это время признать: "Противник снова нашел средство для вывода своих войск из-под угрозы наметившегося окружения..."

"Операция группы армий "Юг", - отмечал начальник генерального штаба сухопутных войск Гальдер, - все больше теряет свою форму".

Искусный маневр, быстрые фланговые марши, непоколебимое упорство наших бойцов сорвали замысел гитлеровского командования.

Части 9-й армии, прикрывавшие правый фланг Южного фронта, в ходе кровопролитных боев на какое-то время преградили путь фашистской танковой группировке, которая рвалась от Кодымы к узловой станции Слободка, на Котовск, Одессу, в тыл наших войск, с боями отходивших из Бессарабии за Днестр.

Немалую помощь оказала им авиация и летчики нашего полка.

* * *

Двадцать пятое июля. Пять раз вылетали мы в течение дня на штурмовку войск и один раз на перехват авиации противника. Под вечер, усталые и пропотевшие, мы в седьмой раз поднялись с Котовского аэродрома и взяли курс на Слободзею.

Плотным строем, крыло к крылу, по-гусиному, косяком, "стригут" над полями одиннадцать "чаек". Мы на "И-шестнадцатых" - ста метрами выше. Косые лучи солнца красноватыми отблесками играют на умытой листве деревьев, рябят в редких лужицах дорог, зайчиками прыгают по крыльям.

Слободка скрыта от нас лощиной и лесом. От нее разбегаются три железнодорожные колеи: две петляют меж холмами на восток и юго-запад, третья прямой стрелой прорубилась через лесок на север. Там на чистом фоне горизонта черными смерчами уперлись в небо пожарища.