Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины - Владимир Ильич Порудоминский

Начальное весеннее время, радостная пора пробуждения природы, которую называют «весной света», скорее всего, влияет на творчество Льва Николаевича не прямо, а опосредованно, действуя на его физическую и психическую натуру. В молодости (ему – тридцать) он пишет восторженно А.А.Толстой погожим апрельским днем: «Весна!.. В природе, в воздухе, во всем надежда, будущность и прелестная будущность… По этому случаю к этому времени идет такая внутренняя переборка, очищение и порядок, какой никто не испытавший этого чувства, не может себе представить. Все старое прочь, все условия света, всю лень, весь эгоизм, все запутанные, неясные привязанности, все сожаленья, даже раскаянье – всё прочь!..»

Толстой постоянно живет среди природы, с вниманием и чувством отзывается душой на все, что происходит в ней. В его дневнике и записных книжках находим в обилии чудесные заметки о жизни природы, которые поражают меткостью взгляда и душевной чуткостью.

С первым дыханием весны Толстой всем существом, как деревья, как трава, как животные в лесу, чувствует пробуждение после долгого зимнего покоя, высвобождение из-под снега и темноты, зов света, солнца, движение замерших на время жизненных соков. Весна для него, как для природы, начало новой жизни. Погожим весенним днем – он молод, ему еще нет тридцати, – записывает:

«Из дерева не делается человек, потому что дерево счастливее человека, а из человека делается дерево и трава. Ничто не умрет и я не умру никогда и вечно буду счастливее и счастливее…

Погода после долгого ненастья разгуливается. На ярко золотом из облаков фоне, против запада, березки без листьев красны с отливом…

Радость при виде первого сева…»

Но – три дня спустя – что-то переменилось в настроении и, хотя весна хозяйничает вокруг, «прет зеленея всё», чувство вечного счастья отчего-то покидает его: «Весна; всё растет, а я камень, вокруг него лезет трава, а он мертв, а было время…» Но доброе время не миновало, и уже назавтра – весеннее, безоглядно радостное: «Чудный день… Я угорелый…»

Неслучайно, конечно, роман «Воскресение» – о духовном воскресении человека – открывается описанием весеннего дня, картиной воскресающей природы.

Это чувство воскресения, ощущение в себе начинающейся новой жизни со всеми ее радостями и возможностями, которое пробуждается в нем всякий год вместе с весной света, наверно, и рождает в его душе внутренний свет, необходимый, чтобы ясно увидеть новое свое творение и вполне оценить его.

Перерывы в работе возникают у Толстого чаще всего летом, с конца мая. Причина этому – деревенские хозяйственные заботы, крестьянский труд, столь любимый Толстым. «Летом ему не пишется», – свидетельствует Софья Андреевна. Нарушают привычный распорядок также гости, родственники и знакомые, которые в обилии навещают Ясную Поляну, заживаются в ней, кто на несколько дней, а кто и надолго. «У нас началась весенняя, летняя жизнь, и полон дом гостей и суеты. Эта летняя жизнь для меня точно как сон; кое-что, кое-что остается из моей реальной зимней жизни, но больше какие-то видения, то приятные, то неприятные из какого-то бестолкового, не руководимого здравым рассудком мира».

Если проследить состояние здоровья Толстого на протяжении всей его жизни, никак нельзя сделать вывод, что зимой он болел больше, чем летом. Исключение, пожалуй, – 1870-е годы. С 1875-го по 1879 год его всякую зиму донимает простуда.

В феврале 1877-го он к тому же во время лыжной прогулки падает и ударяется головой о дерево. «Удар, – по словам Софьи Андреевны, – был настолько силен, что он ошалел, и была шишка на одном месте и шрам на другом. С тех пор у него все болит голова и приливы очень сильные». На боли и приливы Толстой жалуется более месяца и, будучи по делам в Москве, обращается к доктору Захарьину.

Осень и зима тяготят Толстого не болезнями: долгие темные вечера и ночи, однообразие пейзажа, укороченные прогулки, недостаток физического труда, в котором он постоянно нуждается, с каждой неделей пробуждают все более нетерпеливое ожидание весны. Канун весны, как последние минуты для стоящего на часах или на вахте, кажутся Толстому особенно трудными и физически, и психологически. Софья Андреевна говорила, что Лев Николаевич боится февраля, прибавляя, что сама ноября боится. Предчувствия Софьи Андреевны точнее: оба (с разрывом в девять лет) покинут этот мир в ноябре.

Глава 9

Но было другое

Первое приближение

9 ноября 1873 года, проболев двое суток, умирает младший в ту пору сын Льва Николаевича и Софьи Андреевны – Петя. Ему исполнился год и четыре месяца. Причиной смерти Софья Андреевна называет «болезнь горла». Брату Сергею Николаевичу Толстой объясняет: «Его задушило горло, то, что они называют круп». И прибавляет – очень существенное: «Нам это внове и очень тяжело, главное – Соне».

Здесь важно это – внове: за одиннадцать лет общей жизни первая смерть в семье Толстых. Смерть Пети не только первая в собственной семье Толстого: это первая смерть близко им увиденная, пережитая рядом после смерти брата, Николая Николаевича. И как всякое событие, с которым соприкасается Толстой, она возбуждает в нем раздумья общего характера, из которых он делает для себя выводы, составляющие постоянный предмет его духовной заботы – как жить?

Через несколько месяцев после кончины мальчика он пишет: «Если потерей любимого существа сам не приближаешься к своей смерти, не разочаровываешься в жизни, не перестаешь ее любить и ждать от нее хорошего, то эти потери должны быть невыносимы. Но если подаешься на это приближение к своему концу, то не больно, а только важно, значительно и прекрасно. Так на меня, да и на всех, я думаю, действует смерть… Хороня Петю, я в первый раз озаботился, где меня положить».

Новое, единственное, неожиданное

Мысли Толстого, как видим, неутешительны. Но он должен усвоить, пережить их, чтобы двинуться дальше в своих напряженных духовных поисках. В романе «Анна Каренина», который пишется в это время, раздумья о смерти, о ее неизбежности, об отношении к ней мучительно занимают Левина, счастливого семьянина и помещика. Не осознав отношений жизни и смерти, невозможно понять, зачем живешь на свете, понять подлинную цену дарованного тебе счастья.

Через семь месяцев после смерти Пети – в Ясной новая потеря: дожив до 82-х лет, умирает «тетенька» Татьяна Александровна Ергольская. «Я с ней жил всю мою жизнь. И мне жутко без нее», – отзывается Лев Николаевич на ее кончину. «Для меня это разорвалась одна