Письма. Том второй - Томас Клейтон Вулф

ума от подозрений и недоверия – я никогда не ненавидел и не подозревал ни одного хорошего человека, но я знаю, что мое ликование правильно, что чувство радости и славы истинно и справедливо, что богатство, слава, красота, чудо и великолепие Америки – ощущение ветра, шум снега, запах отличного американского [стейка?]. Ей-богу, это реальные и истинные вещи, а эти люди – лжецы и дешевые мошенники. Но если я хочу передать в своей книге эту славу, веру и ликование, я должен почувствовать это сам: и я чувствую это большую часть времени, только когда я встречаю этих людей, мое сердце становится мёртвым, а внутри тошнота.

После того как книга будет написана, я не буду бояться ничего – но сейчас я боюсь всего, что встает на пути. Вот почему я хочу увидеть вас и еще одного-двух человек, и никого больше, когда вернусь. Я хотел бы пойти с вами в тот «Спикизи» на 49-й улице, выпить несколько рюмок американского джина и съесть один из тех огромных стейков, а потом поговорить, как раньше: мне кажется, что это были очень хорошие времена, а «Спикизи» было прекрасным местом – я запомнил его и записал в свою книгу.

Никто еще, мистер Перкинс, не написал книги об Америке, никто еще не вложил в нее всего того, что знаю я, что знают все американцы. Может быть, с моей стороны это выглядит проявлением тщеславия и самонадеянности, но мне кажется, что я способен написать такую книгу, – дайте только шанс! У книги этой превосходный сюжет. Помните, год назад Вы говорили мне, что хорошо бы написать книгу о том, как человек ищет отца, и вложить в нее все-все? Вы были правы. Не думайте, что я отказался от этого замысла, просто материал оказался слишком обширным, но тема, о которой Вы говорили, уже начала организовывать материал. Я мучился невероятно, приходилось не просто переписывать куски, а перестраивать всю композицию. Но теперь я, похоже, ухватил суть – осталось перенести все на бумагу. Преимущество подсказанного Вами сюжета не только в его полной и абсолютной правдивости все мы, безусловно, движемся по жизни на ощупь, пребываем в поисках чего-то, вне нас находящегося, взыскуем высшей правды, истины, которой жаждем вдохновиться, – все это так, но, кроме того, сюжет этот придает форму огромной массе жизненного материала. Кольридж сказал как-то, что у пьесы Бена Джонсона «Алхимик» одна из трех лучших фабул в мире (две другие – в «Царе Эдипе» и «Томе Джонсе»), и одним из удивительнейших свойств этой пьесы, по мнению Кольриджа, является как раз то, что она может завершиться в любой момент – стоит только вернуться хозяину (в пьесе, если я не ошибаюсь, речь идет о проделках слуги-мошенника, который выдает себя за хозяина и водит за нос великое множество глупцов и плутов). У меня же все может кончиться, когда герой отыщет своего отца. Я очень много размышлял над мифом об Антее сколько в нем красоты и правды! В нем сказано о том, что меня интересует: о связи человека с землей, которая является источником его силы, но Антей, кроме того, помнит о своем отце Посейдоне, в честь которого воздвигает храм из черепов поверженных врагов. Посейдон же олицетворяет собой вечное движение, изменчивость, – что может быть более подходящим для книги, где герой ищет отца?!

Теперь о Синклере Льюисе. Он произнес замечательную речь – я так ему и написал. Он тоже прислал мне два письма – пишет, что попытается встретиться со мной. Надеюсь, то, что он сказал обо мне в своей речи, поможет продать несколько лишних экземпляров «Ангела», но, вообще-то, не дай бог прослыть Великим Американским Писателем человеку, который работает над своей второй книгой, – как бы мне за эту славу не пришлось расплачиваться. Я только-только отыскал правильный способ существования когда я говорил о том, как хорошо пребывать в безвестности, я не кривил душой, это единственный верный для меня путь, иначе мне не сдобровать. Я хочу писать книги, вызывающие всеобщий ажиотаж, но жить при этом тихо и скромно. Я буду решительно противиться попыткам превратить меня в Великого Мэтра. Если я буду напоминать самому себе, что я никакой не мэтр и не гений, а всего-навсего человек, который пытается говорить на языке правды и красоты о том, что видел и думал, который твердо убежден, что все это имеет какую-то ценность и смысл лишь потому, что другие тоже видели и думали так или же, прочитав его, сумели оценить его правоту, ну что ж – ради этого я буду продолжать осуществлять задуманное, буду трудиться как одержимый – и тогда никто и ничто – ни ругань, ни похвалы – не смогут сбить меня с намеченного пути. Согласитесь, что это единственный честный путь, только так можно жить и работать.

Ну и еще раз о книге. Может быть, все, что я сказал, сумбурно и хаотично, но не от того, что я не уверен в своей правоте, а исключительно от спешки. Поскольку у меня нет ни времени, ни места писать подробнее, попытаюсь буквально в двух словах сказать, о чем моя книга. Во-первых, это история человека, который ищет отца, эта тема придает повествованию форму и направление, а кроме того, выражает одно из существеннейших наших устремлений. История любви героя к женщине (об этом целый раздел) будет изложена самым искренним, самым страстным, самым чувственным образом – речь пойдет, конечно же, о вожделении, голоде, ревности, безумии, жестокости и нежности, но за всем этим постоянно скрывается вот какая мысль: мужское и женское начала – это два разных мира, две вселенные, – и они никогда не смогут познать друг друга. Точно так же постоянно присутствует в книге тема отца – это поиски истины, желание могущества, попытки исповеди, необходимость прочных родственных связей – с себе подобными и с отцом. Но за всем этим кроется мысль о вечности и неизменности земли и о том, сколь прекрасна человеческая жизнь.

[на этом письмо обрывается]

Джону Холлу Уилоку

[Рождественская открытка]

Лондон

Декабрь 1930 года

Дорогой Джек:

Я должен написать вам письмо, или два – я напишу их после Нового года – я пишу как сумасшедший, но хорошо это или плохо, я не знаю – я весь в крови и агонии. Я скучаю по десяти тысячам вещей, связанных с Америкой, так сильно, что это причиняет боль! К следующей осени у меня будет четверть миллиона или 300000 слов, готовых к вашему вниманию, – хороших или